Через горнило
Наталья Дрёмова, «АиФ-Крым»: Вас, наверное, часто спрашивают, как вы стали космонавтом: что обычно отвечаете?
Василий Циблиев: Обхожусь тремя словами: захотел — и стал! Да, пришлось пройти настоящее горнило… Кстати, в первом отборе космонавтов — «гагаринском», участвовало больше десяти тысяч лётчиков-истребителей. Корабли-то были одноместные, поэтому космонавт — и за пилота, и за радиста, и за штурмана. И отобрано тогда было двадцать человек, а в космос слетало всего двенадцать. Из отряда в 22 человека 1965 года полетели семь человек. А наш, восьмой набор 1987 года — пять лётчиков и один бортинженер, слетали все, и не по одному разу. Мне повезло: я попал в отряд и полетел через шесть лет.
— А каково оно: когда воплощается в жизнь то, к чему вас готовили?
— Ну, полёт в космос — это не прогулка. Вот, честное слово, дней на десять и сейчас бы смотался. А вот на полгода… Два-три месяца ещё себя нормально чувствуешь, а потом однообразие и дефицит общения просто душат. Мы прилетаем — и такой информационный голод, что первому встречному хочется выговориться. Ведь там с кем ты разговариваешь? С профессионалами, на «птичьем языке»: коротко и понятно.
Но во мне и кое-что изменилось: я больше стал любить нашу планету, понимать, в каком хрупком равновесии на ней всё существует.
— А если, так сказать… не с людьми?
— Вы про представителей других цивилизаций? Я так скажу: ничего отрицать не надо. Но они, слава Богу, не выходят на контакт — и хорошо. Может, они присматриваются, или вообще нас за муравьёв считают.
Когда выходишь за пределы атмосферы, высота четыреста километров, и смотришь на Землю, понимаешь, что вот она, Родина. Уникальная для нашей Солнечной системы. Марс, может, таким был — до катастрофы, после которой не осталось ничего живого. А, может, оттуда люди на нашу планету переселились? Никогда ничего не отрицайте, мы всё равно не узнаем доподлинно, как могло быть.
— Когда-то космонавтами хотели стать все мальчишки. А сейчас?
— Где-то год назад был объявлен всероссийский набор в отряд космонавтов. И пока отобран один лётчик и два более-менее подходящих инженера. А нужно 6-8 человек. И дело не том, что трудно пройти по критериям здоровья, состоянию психики. Иногда кандидат приходит с вопросом: «А сколько я буду получать?» и… прощаются. Понимаете, мы лопатой деньги не гребём. И это тоже важно для космонавта — стремление к своей цели, а не к каким-то благам. Блага будут потом, на пенсии… А до этого — пахать и пахать. И учиться — всю жизнь. Я, уже будучи начальником центра подготовки космонавтов, понимал, что полётов у меня больше не будет. Но по вечерам сидел и зубрил новые модули, которые были установлены на МКС. Чтобы с теми, кто полетит, разговаривать на равных. Старая станция «Мир», на которую я летал, небольшая, объёмом всего 500 кубометров. Она для меня — как открытая книга. А сдавал я накануне полёта 180 экзаменов — с оценкой. Три балла — непроходные, четыре с плюсом — плохо. А МКС размером с футбольное поле, множество модулей, длительность подготовки увеличилась.
Наши — лучшие
— У кого подготовка космонавтов лучше: у нас, или американцев?
— Хотя наши, скажем так, «друзья» и пыжатся, я скажу, что лучше нашей подготовки нет. Наши космонавты на порядок лучше подготовлены, они универсалы. Американцы летали «колхозом» по 6-7 человек, и каждый — специалист в узкой области. Вот мы с Сашей Серебровым семь месяцев летали вдвоём, уровень знаний и умений — одинаковый, всегда могли заменить друг друга.
— Что будет, если космонавт на космической станции заболеет?
— Нас готовят к таким ситуациям. Да, я проводил на манекене операцию по удалению аппендикса, но на человеке её делать, к счастью, не пришлось. А вот стоматология — не вопрос. Могу зашить рану, наложить шину на сломанную руку — в общем, всё, что может сделать «скорая помощь». И всё это — с прицелом на оказание помощи в невесомости. Скажем, порезался во время бритья — а кровь может сутки сочиться. Поэтому надо порез сразу заклеить пластырем. Так что, к космической медицине мы относимся серьёзно: случалось, сами себе кровь для анализа брали, катетеры ставили.
— Было время, когда космонавтов знали в лицо. Почему сейчас в обществе не такой интерес к ним, когда они будут часто появляться на телевидении?
— Когда на телевидении прекратят показывать скандалы в семьях известных актёров и обсуждать, кто к кому прыгнул в постель — вот зачем мне это знать? Когда интересно будет смотреть про тех ребят, которые воюют в Сирии, тех, кто выращивает хлеб, воспитывает детей. Сейчас в этот эфир просто не пробиться. И потом, оттого, что мы не мелькаем на экранах, наша работа не стала хуже, и мы сами тоже. Но за космическими достижениями раньше действительно вся страна следила. Когда Гагарин полетел, помню, я бегу домой — а у нас ни телевизора, ни радио: маме рассказать. А она уже знает. Рассказали. Через два часа вся деревня ликовала, вытащили на улицу столы, хозяйки нанесли закусок, гармошка играет…
— Что самое неприятное в космосе?
— Одуреть от безделья! На станции «Мир» мы когда-то проводили по 250-300 экспериментов за полгода, а на МКС — 7-8, сейчас дошли до полусотни. А ведь это чудовищно тяжело: ничего не делать. Давайте, придумайте, чем мы можем заняться с пользой для себя, науки, людей! В прошлом году общался с крымскими чиновниками, предложил: наши ребята из отряда космонавтов тренируются по экологической программе, летают над Крымом. Денег не надо, уже всё оплачено. Просто нарисуйте маршрут того, что вас интересует — «увидим» всё, что вам только потребуется: леса, вырубки, береговая линия, мусорные свалки. Вам же потом останется, работу облегчит! Знаете, нам сначала не поверили. Оказывается, самое сложное — убедить людей, что им добра хотят, причём бесплатно.
Кто поедет в Крым?
— У вас вроде бы есть интересный проект для Крыма?
— На крымской земле хотим создать космоцентр. Ни единого бюджетного рубля на это не надо, уже есть спонсоры. Главное — определиться с местом. Что он из себя будет представлять? Да, будет там небольшой музей космонавтики, тренажёры — не для профессиональных космонавтов, а для детей. На них они смогут «провести стыковку», «облететь вокруг космической станции», виртуально выйти в космос, испытать на себе полёт в невесомости. Хотелось бы сделать там небольшой планетарий… Космонавты обязаны в каждом из 88 видимых с Земли созвездий знать 3-4 звезды.
— В советское время Крым был тренировочной площадкой для космонавтов, можно ли и сейчас его использовать в этом качестве?
— Да, парашютную и морскую подготовку космонавты проходили в Крыму. И я свой сотый прыжок выполнил на родине, под Феодосией. И уже в украинское время мне удалось организовать подготовку в Крыму, в одной из наших воинских частей. Российский Крым американцы сейчас не признают, говорят, что если тренировки будут здесь, они не поедут. Да и не надо! А мы тогда просто отметим: «не подготовлен к действиям при приводнении в морской акватории». Если что случится — извините… А Крым исключительно подходит для отработки приводнения. Тренируются-то все: корабли, водолазы, медики — целый комплекс. Так что, определённые планы есть.
— Что для вас самое страшное, что самое главное?
— Каждый из нас чего-то боится. И когда переступает через свой страх, то становится не бесстрашным, а нормальным человеком. Понимающим последствия того, что готов сделать для других, для своей страны. Вот наш лётчик Роман Филиппов, погибший в Сирии — ведь он знал, что делает, вырывая чеку из гранаты. И я таких ребят знал.
А если о главном — то внуки. Хочу видеть, как растут, хочу дождаться правнуков и ещё на их свадьбах потанцевать, попрыгать.
— Но ведь у вас были ситуации, в которых казалось, что выжить невозможно?
— Имеется ввиду пожар на станции «Мир»? Да, с момента старта, пока дошли до станции, у нас были сплошные внештатные ситуации: 17 отказов оборудования за двое суток. А там произошёл отказ системы терморегулирования. Вся станция изнутри и снаружи была опоясана системой трубок, мы ещё шутили, что летаем в самогонном аппарате. На солнечной стороне температура металла — +120 градусов по Цельсию, через сорок минут, в тени, остывает до -110. А внутри станции — 27-28 градусов тепла. Пока отремонтировали, надышались ядовитым наполнителем.
А 23 февраля как раз была очередная годовщина пожара. Загорелась кислородная шашка, по всем инструкциям мы обязаны были покинуть станцию. Она могла просто прожечь оболочку. А знаете, какой толщины стенка станции из дюралюминия? Два, два с половиной миллиметра. Нас было шесть человек, иностранцы запаниковали: мол, летим на Землю. Я прикрикнул: тушите, потом разберёмся! Потушили, потом долго восстанавливали все системы, копоть повсюду летала — а ведь окошко не откроешь, чтоб проветрить.
— Верят ли космонавты в приметы?
— Мы суеверные. Стараемся обходиться без цифры 13, не возвращаться, если что-то забыли. Есть такое наблюдение, причём не только у меня, у многих ребят: уехал муж на космодром или стартовал — в доме тут же что-то «посыпалось»: утюг сгорел, свет «полетел», и так далее. Я как-то пошутил со своим сменщиком на станции: всё, мол, дома отремонтировал? Он кивает: всё! Розетки, утюги — всё проверил. У двери попрощался, чмокнул жену — и тут вешалка хрясь на пол! Просто наваждение какое-то. Поэтому соблюдаем свои традиции, но особо не любим о них распространяться.
Немецких гостей возмутила и рассмешила реакция Украины на их визит в Крым 
«Крым не ведает страха». Полуостров глазами гостя с Урала 
Дни и ночи Карякиных. «АиФ-Крым» пообщались с родителями шахматиста