Рассказ об этих парнях обычно начинают с их впечатляющего послужного списка: они освещали войны, теракты, захват детей-заложников, землетрясения, межнациональные конфликты и «цветные революции». География командировок подчинена одному принципу – туда, где «горячо»: Египет, Тунис, Ливия, Сирия, Южная Осетия, Косово, Афганистан, Грузия, Северная Осетия, Донбасс. Ранения, плен, работа в тылу противника – чего только не случалось с журналистами за последние 15 лет. Они, как сами признаются, «носители уникальной информации». И добавляют, смеясь, что по ним можно писать учебник новейшей истории.
«На твой век войны хватит»
– Как стали военными корреспондентами? Профессия выбрала вас, или, всё же, вы — профессию?
Александр Коц (А.К.): Не скажу, что всю жизнь стремился стать военкором. Так сложились обстоятельства. До военной журналистики писал о разных вещах: погоде, ЖКХ Москвы, криминале. Первую Чеченскую не застал, потому что был еще молод. Вернулся из армии в 98-м году, а в 99-м уже началась вторая чеченская кампания. Получилось, что журналист, который обычно ездил в Чечню, уволился, и в какой-то момент ехать оказалось некому – желающих особо не было. А мне это казалось чем-то очень романтичным, героическим, только из армии пришел – мозгов особо не было, не устаканились еще на гражданский манер. Предложил: давайте я поеду. Так потихоньку пошло-поехало. Но не думал, что это окажется профессией на всю жизнь...
Помню, когда в Чечне война уже практически закончилась, поехал с министром обороны в Азербайджан. Сидели мы там со старым военкором Сашей Минаковым, и я ему жаловался: «Вот вы застали такие войны серьезные, а у меня Чечня закончилась...». На что он мне ответил: «На твой век войны еще хватит». Я этот разговор забыл, а он мне напомнил в 2008 году, когда я вернулся из Южной Осетии и с ранением лежал в госпитале.
Дмитрий Стешин (Д.С.): А я сам из Питера. Первую Чеченскую смотрел по телевизору. И мне очень не нравилось, как наши коллеги ее освещают. По сути «в спину стреляли нашей армии» – были на другой стороне. Но из Питера заниматься военной журналистикой было невозможно, потому что после гибели двух коллег оттуда перестали посылать репортеров в «горячие точки». Меня взяли собкором в «Комсомолку» по Северо-Западу, потом постепенно перевели в Москву. А затем Саша меня взял в первую командировку в Чечню. Это было в 2003 году. Там уже война заканчивалась. Сейчас многие считают, что эта профессия – модная и романтичная, но на самом деле желающих туда ездить не так уже и много.
«Мы “уделали” CNN и BBC»
– Что заставляет вас снова и снова возвращаться в «горячие точки»?
А.К.: Мне кажется, тут несколько причин. Амбиции, потому что приятно быть в центре события, которое освещает весь мир, и делать свою работу лучше, чем признанные во всем мире CNN и BBC. В Сирии, например, мы их реально «уделали», без каких-либо хвастливых нот. Они, что с той стороны особо не работают, что с этой – не рискуют.
Есть также некая адреналиновая наркомания, потому что без этого на гражданке скучно, и все время тянет обратно. Есть коллектив, который мы сами шутливо называем «похоронный пул» и который с одной войны на другую кочует. Живем вместе в одном сарае по восемь человек и ездим по боевым местам, а в Москве практически не пересекаемся.
– Как относитесь к женщинам в вашей профессии?
А.К.: Я – совершенно спокойно, у Димы – другое мнение. Примеров много: Маша Финошина с RT, которая единственная из российских журналисток работала в Сирии с той стороны, при этом достаточно серьезно рискуя, потому что выдавала себя за шведскую журналистку – помог хороший английский. Ира Куксенкова, она сейчас в ВГТРК, на Донбассе работала...
Д.С.: Я против, не очень хорошо сказывается такая работа на личной жизни женщины. Сегодня прочитал материал о гибели журналистки Надежды Чайкиной в Первую Чеченскую. Она была на стороне боевиков, а они её убили. Думаю, в её смерти был виноват именно женский фактор – вряд ли мужчина-журналист завёл бы какие-либо любовные отношения с командиром боевиков.
Наверное, самое страшное – увидеть жену в этот момент там, при этом осознавая своё полное бессилие, потому что защитить я бы её не смог.
У меня был неприятный прецедент. Мы сидели в осажденном Славянске, а в конце осады там было ой как нехорошо. Вдруг позвонила жена и стала аккуратно выяснять, чего мне не хватает: шоколадок или сигарет? Когда я понял, что она собирается ко мне приехать с какими-то гуманитарщиками... Наверное, самое страшное – увидеть её там в этот момент, при этом осознавая своё полное бессилие, потому что защитить я бы её не смог.
Ожившие фотографии Великой Отечественной
– Какой из моментов для вас стал самым эмоциональным?
А.К.: Для меня это, безусловно, – эвакуация из Углегорска в феврале 2015 года перед штурмом Дебальцево. Украинцы долбили по городу реактивной артиллерией. Почти весь город разрушен: ни одного неповрежденного здания там точно не было. Потрепали Углегорск серьезно. Люди несколько недель сидели в подвалах, и тут, наконец, была достигнута договоренность между ополчением и ВСУ о прекращении огня, чтобы смогли уйти гражданские. И они начали выходить... Совершенно жуткая картина. Просто ожившие фотографии Великой Отечественной войны. Старушки с котомками, дети, женщины... Мы были первыми, кого они увидели, когда вышли. Первыми, на кого они смогли выплеснуть эмоции. Ребеночек-пацанчик сидит в «Газели», контуженный и переживший недетский, да даже нечеловеческий стресс. И вот он пытается нам рассказать, что пережил. А у него не получается – слов подобрать не может, да он и не знает даже таких слов.
Эвакуация из Углегорска
В 2004 году тоже мощная «прививка» была – трагедия Беслана. У меня как раз дочке было три года. Я невольно спроецировал на себя. Это, конечно, было ошибкой, но стало хорошим опытом. Когда ты учишься ставить некий психологический блок, по крайней мере, на время командировки, чтобы это не мешало работе. В Москве-то всё равно накрывает...
– Военный конфликт на Донбассе идет к завершению?
Д.С.: Думаю, опять война там будет.
А.К.: Хорошим окончанием был бы новый Майдан, который предъявит претензии Петру Порошенко. Надеюсь, найдется какой-нибудь смелый человек на Украине, который соберет и обнародует реальные данные по потерям ВСУ, Нацгвардии, как мы делали после Чечни – издали книгу, где поименно перечислены все погибшие. Это была бомба – никто не думал, что погибло так много. Такая информация станет серьезной шоковой терапией для больного украинского общества, и какая-то его часть все-таки потребует от Порошенко ответов в самой жесткой форме.
Объединения уже не будет – слишком велика пропасть между Донбассом и Киевом. И ментальная, и человеческая.
Если в 2015 году еще были иллюзии, что рано или поздно ополченцы и какая-то часть вменяемой оппозиции в ВСУ развернут орудия и вместе пойдут на Киев, то сейчас таких иллюзий нет. Объединения уже не будет – слишком велика пропасть между Донбассом и Киевом. И ментальная, и человеческая.
Д.С.: Либо нужно еще одно колоссальное военное поражение типа Дебальцево, как база для Майдана.
Вся жизнь перед глазами
– Случались ли моменты, когда думали о том, что чудом остались живы?
А.К.: Было три таких момента. Первый: я случайно попал в Грозном на подрыв Ахмата Кадырова (отца Рамзана Кадырова, – прим.). Оказался рядом, буквально в десяти метрах от эпицентра взрыва. Рядом со мной стоял местный стрингер – у него полголовы снесло. Второй – в Цхинвали, когда я первое ранение получил. Первая российская колонна вошла в город. Тогда грузины уже вовсю били прямой наводкой по казармам миротворцев, где в подвалах прятались порядка 150 гражданских. Так вот у колонны стояла задача отвлечь огонь на себя, чтобы гражданские смогли выйти.
А вы знали об этом?
А.К.: На тот момент – нет, через год узнал. Тогда в колонне погибли два десятка человек – треть всех потерь за всю пятидневную войну.
А в 2013 году мы случайно заехали в город Маалюля в Сирии. Поехали туда, потому что по государственному телевидению в Сирии заявили, что он освобожден от боевиков Фронта аль-Нусра. Поехали освещать это радостное событие. В итоге получилось так, что мы оказались между отступившей из города армией и аль-Нусра, которая в этот город вошла и захватила его на полтора года. Вот тогда мы все мысленно попрощались и с родственниками, и с друзьями...
Маалюля после освобождения
Д.С.: В Славянске. Стоял на балконе, курил, и вдруг мимо нашей гостиницы в метрах десяти прошли два снаряда с шипением и взорвались. Опять же бомбы эти фосфорные. Помню снимал, камерой дергал. Думал, ну всё – следующая нам на голову приземлится. А мы ведь видели, как они колодцы в земле прожигают. Много всего было за 13 лет. Да тот же Беслан, когда со второго этажа школы выбросили гранату. Она взорвалась через 4,5 секунды, а мне казалось, что целая минута прошла.
Сирийская армия с ленцой
Хорошим окончанием военного конфликта на Донбассе был бы новый Майдан, считает Александр Коц. Фото: Из личного архива
– Есть ли ощущение, что войны становятся всё жестче?
Д.С.: Да, эта война в Новороссии вообще злая. Стрелков правильно сказал, когда его в сентябре 2014 года спросили, почему никак Донецкий аэропорт взять не могут. Он ответил: «Потому что русские люди с обеих сторон воюют, только одни назвались украинцами». В Сирии я такого остервенения не видел.
А.К.: В Сирии такого и не было. Ни такой плотности боев, ни такой силы артиллерийского огня. Разве только во время серьезных боев, как по взятию Пальмиры. Тогда и авиация работала, и залповая артиллерия. Но это – единичные случаи. А на Донбассе полгода такие бои шли.
Д.С.: Мы три недели назад были под Пальмирой. Высота 612 – самая ближайшая точка до города, куда можно добраться. Оттуда хорошо видна цитадель. Мы отсняли, и на нас кинули три минометные мины: две не сработали, одна сработала. На Донбассе по такому холму, как мы сидели, час бы долбили, пока ничего не осталось бы.
А.К.: В Сирии даже не окапываются, нет такой культуры оборонительных сооружений. Они заняли высоту и стоят на ней как три тополя. Танк поставили. Наши бы врыли танк в капонир, все были сидели по окопам, по блиндажам.
– Это разница в менталитете, в историческом прошлом?
А.К.: Тут противник другой. В Сирии артиллерийская батарея может неделю стоять. На Донбассе такое невозможно: отстрелялся и сразу же уехал, так как идет контрбатарейная борьба, и через 5 минут идет ответка. Сирийцы поэтому чувствуют себя немного вольготнее. При этом сирийская армия такая, с ленцой.
Д.С.: Крестьянская, не военные там люди.
А.К.: Да, воюют они ленивенько. Приходится их заставлять. Российские ВКС их заставили идти в наступление, как бы им не хотелось. На Донбассе людей заставлять не надо. Все пришли добровольцами. Из-под палки никто никого не гонит.
Д.С.: Сирийцы все надеялись, что русские за них будут воевать. Прямо такое затаённое желание.
Война очищает общество
– Как война влияет на человеческие взаимоотношения?
А.К.: Они чище становятся, как правило. Гнильцу видно невооруженным глазом. Война очищает общество. Не зря в Донецке, когда все началось, то первые, кто оттуда уехали, – криминалитет, воры в законе...
Д.С.: Люди говорят, что машины стали во дворах оставлять, а не ставить на стоянки. Рассказали историю о том, как в маленьком городке под Донецком исчез наркобизнес – весь в лесопосадке лежит.
На Майдане стали «Карпатскими патриотами»
– Не страшно было на Майдане российским журналистам?
Д.С.: Неприятно – самое хорошее слово.
А.К.: Приходилось мимикрировать. Ходил в черной шапке с красным тризубом – 150 гривен за неё отдал бандеровцам. На камеру повязали жовто-блакитну ленточку. А когда спрашивали, что за «КП» («Комсомольская правда», – прим.) на микрофоне написано, отвечал: «Карпатський патрiот».
Д.С.: Одеты тоже соответственно были. Нас спрашивали: «Хлопчики, з якой ви сотнi?» («Ребята, вы из какой сотни?», - прим.). А мы: «Нi, тiльки дивимось» («Не, мы только смотрим», - прим.).
Хотя из Украины мы выезжали странно. Непонятные люди на встречи какие-то приглашали, а понятные – напрямую говорили, что нас отловят и удавят. А потом нас предупредили, что в Борисполе правосеки стоят рядом в погранслужбой с какими-то списками, и мы там есть. Ловили депутатов и российских журналистов заодно. Нас вывозили украинские друзья. Наверное, уже бывшие...
– Не осталось друзей в Украине?
А.К.: Не осталось. Подменили людей, будто тумблер переключили. Как в фильме «Брат»: «Вдруг все сделались уродами».
– Вы теперь невъездные на Украину?
А.К.: Мы там не просто невъездные, мы в уголовном розыске по статье «Терроризм».
Дмитрий Стешин за работой. Горловка. Фото: Из личного архива
– Как отдыхаете после командировок?
А.К.: Лучший отдых — общение с детьми. Младшей дочке 2,5 года. С ней сейчас интересно стало. Заводной ребенок. С семьей на дачу, на природу...
Д.С.: А я беру отпуск на 5-7 дней и никуда не выхожу из дома. Мне дома хорошо. С Сашей любим ездить в глухие леса Новгородчины, где даже телефоны не ловят. Но там комфортно находиться всего две недели в году. Трава – по горло, гнус – как в тайге. Хорошо там только в мае, но, к сожалению, в это время мы обычно на войне.
Пятизвездочный нужник в 15 этажей
– При всей серьезности работы без юмора ведь тоже не обходится?
Д.С.: Юмор у нас по большей части казарменный. Когда мы жили в Славянске, в гостинице «Украина», город все время обстреливали в любое время дня и ночи с горы Карачун. Мы какое-то время бегали в подвал, а потом перестали. И вот однажды утром на ступеньках гостиницы встретили нашего товарища, ныне покойного, Андрея Стенина (фотокорр МИА «Россия Сегодня», погиб на Донбассе во время обстрела украинскими военными машин с гражданскими. Именно Александр Коц и Дмитрий Стешин затем разыскали тело погибшего коллеги, – прим.). Он попросился к нам: «Ночью в соседний подъезд снаряд упал, убил женщину. Я на крики прибежал, помогал два часа выкапывать ее из-под обломков, а когда вернулся домой, понял, что вообще один в доме. Если кто-то и живет, то прячется в подвале. И если мне прилетит, то меня не найдет никто».
Мы тогда с Сашей снимали два шикарных люкса, правда, без воды, канализации и света. Стенин заселился к Саше, а он все обстрелы встречал, слушая музыку в наушниках, просто громче делал. Стенин маялся – Саша никак не поддерживал его морально. Тогда Стенин решил переехать ко мне – выше этажом. Вот Саня, провожая его, и сказал: «Бывайте, ихтиандры, если что – всё равно ко мне в номер провалитесь».
Да уж условия, конечно, спартанские...
А.К.: Помню в Триполи (Ливия), когда город только взяли повстанцы, мы метались между гостиницами. Они все были забиты либо неподготовлены. Мы поселились в пятизвездочном отеле «Редиссон Блю», в котором не было канализации, электричества – просто огромный 15-этажный нужник. Да ещё и в месяц Рамадан, когда не работает вообще ничего. Первые пять дней, когда туда заехали, ни воды, ни еды купить было просто негде. Мы занимались тем, что ходили по этажам и побирались в неубранных номерах, в которых когда-то проживали чиновники Кадаффи: где там кто воды в бутылке оставил, где какая-то консервочка осталась, лепешечка. В свой туалет не ходили – ничего же не работало, ходили в другие номера. Это называлось «Сходить в гости к другу».
Сергей Аксёнов об Украине: «Кажется, они сами не понимают, что делают» 
Ночная смена. Одна ночь на дежурстве с полицией 
Особенное место. Иван Демьян о Крыме: драйв, съёмки и сломанный позвоночник 
Приказа побеждать не было. Почему «шурави» не считают войну проигранной 
«Меня не кусала звезда». Как живёт актриса, сыгравшая Варвару-красу