«Народ, доблестно сражавшийся против нацистов, сам стал жертвой неонацистов, продающих Украину своим фюрерам в далеком «заокеанье»… Украинской правящей камарилье Севастополь – кость поперек горла». Эти строчки севастопольская писательница и поэтесса Мария Виргинская написала шесть лет назад.
Тогда казалось, что Мария и другие люди, бьющие тревогу, преувеличивают. Но оказалось — они предчувствовали. Мария, внучка знаменитого адмирала Фёдора Октябрьского, командовавшего обороной Севастополя во время Великой Отечественной, ожидала, что страна, отказавшаяся от собственных побед и своего «я», ничем хорошим не закончит. Но даже в страшном сне не виделось того, что происходит сейчас. – поэт, драматург, детский писатель, художник. Лауреат литературной премии им. Л.Н. Толстого. Автор более 15 сборников стихов («Зажигалка цвета огня», «Горячие абрикосы», «Славянский кураж» и т. д.), детских книг и пьес. Больше ощущает себя не поэтом, а драматургом.
Мама трех сыновей. Дочь вице-адмирала Виргинского Василия Николаевича, внучка адмирала Октябрьского Филиппа Сергеевича, командующего Черноморским флотом в военные годы.
Улица имени деда
Светлана Яковлева, «АиФ-Крым»: Одна из самых больших улиц в центре Севастополя названа именем адмирала Октябрьского, вашего дедушки. Что Вы помните о нём?
Мария Виргинская: Дед был очень хороший человек, очень справедливый, вспыльчивый, но отходчивый. Он приучил меня к хорошей литературе, у него была большая библиотека, он всегда читал все книжные новинки, вовремя подсовывал мне книги — Сервантеса, «Сон в красном тереме», это китайский классический роман, благодаря ему, я открыла для себя литературу, не только советские романы.
— Как вы относитесь к тому, что сегодня по-иному оценивают многие военные события?
— Лет пятнадцать назад на деда начались нападки, на мой взгляд, это была украинская кампания по дегероизации обороны Севастополя. Стало выгодно свести оборону Севастополя к одному только оставлению города, что, мол, никакой обороны не было 250 дней, а только позорное для командующего оставление города. Появилось за эти годы невероятное количество лжи и домыслов. Эти искажения истории и фактов из рамок украинизации Севастополя, к сожалению, стали проникать в большую историю. С этим борется моя мама, она издает свои труды, дневники деда. Если бы дед был таким бездарным командующим, продержался бы столько Севастополь?
— То есть, город был обречён?
— Севастополь приносили в жертву. Деду был дан приказ держаться до последнего, пока было снабжение, но как только перерезали тонкую связь с материком, стало крайне тяжело, практически невозможно удерживать город. Приказ же в те дни был таков — держаться до последнего, эвакуации не будет. Дед знал, что никакой эвакуации не будет, не посмел никому сказать. Мой папа тоже воевал. Перед самой войной он поступил в гражданскую мореходку, с началом войны их, курсантов, отправили под Ленинград рыть окопы, оказался в блокаде, выходили по замерзшей Ладоге, их рота прошла, а та, что шла рядом, погибла.
— Вы — человек родом из Севастополя, заметно ли отличается город вашего детства от нынешнего?
— Конечно, он стал удобнее для жизни. Но я часто ловлю себя на том, что наши дети растут, в чём-то обделёнными. У нас было множество активных игр во дворах: догонялки, «казаки», мы бегали по стройкам, катакомбам, лазили по пещерам. Нынешним детям расскажи — не поверят. Им, бедным, и выйти-то некуда, дворы стали сплошными автостоянками — попробуй, поиграй в мяч, тут же высунется сотня соседей и станет кричать, что сейчас поцарапают машину. А я помню, как наши соседи купили нам, детям своего двора, вскладчину теннисный стол. Двор был открытый, матросы бегали через наш двор на Минку (Минную стенку – ред.). И, знаете, никто на наш стол не покусился, не спёр.
— Когда Вас представляют, то называют то прозаиком, то поэтом, кем Вы себя считаете?
В раннем детстве я начала писать стихи, еще не умела писать самостоятельно, и за мной записывали и мама, и бабушка. Есть ощущение, что я писала всегда. Первый свой фурор произвела в третьем классе, на школьном утреннике, посвященном Дню Победы. К утреннику готовились все дети, все умели или петь или танцевать, а мне «слон когда-то на ухо наступил», я даже в хоре не пела никогда, чтобы не портить хор, и целую ночь я сочиняла стихотворение в духе Исаковского, патриотическое: «Солдат домой с Победой воротился, но не узнал свой деревни он и даже не увидел дом, в который столько лет стремился, лишь обгорелые березки...» и т.д. И вот я вышла его читать. Актовый зал, полный родителей. Прочитала, и в зале стоит тишина, ну, думаю, всё, мне никто не хлопает, всем детям хлопают, а мне – нет. А они просто обалдели, что ребенок не какое-то четверостишие написал, а целое стихотворение, потом уж они стали хлопать. Училась быть поэтом и драматургом я сама, с помощью мировой художественной литературы, полки у меня забиты драматургией.
Не чужая боль
— У поэтов и литераторов всегда спрашивают: как пишете, как приходит то самое мгновенье, когда появляется вдохновение?
— У меня это состояние наступает внезапно, приходит ощущение цвета, возможно, так получается и оттого, что я ведь – и художник. А потом сюжет «разматывают» сами персонажи. И они неумолимы. Когда идет серьезная работа, семью предупреждаю, что ухожу в «соседнее измерение», могу и отвечать невпопад. Детские сказки я начала писать для своих детей, они с раннего детства любили читать, на прогулке они первым делом бежали к книжным киоскам, смотрели, что можно купить. И обычно с отчаянием убеждались, что новинок нет. Я отвечала: «Дети, не расстраивайтесь, мы сами себе напишем». Повзрослев, один из сыновей даже стал ненадолго детским писателем, его печатали в журналах и сборниках.
— А много у Вас вышло книг в советское время?
— В советское время меня не печатали и пьесы мои не ставили, я считалась «неблагонадёжным» автором. Была, несмотря на свою семью, не советским человеком, практически, идейным диверсантом. Ну, не нравилось мне никогда ходить в ногу со всеми, я никогда этого не скрывала. Я была не одна такая, в 1967 году у нас даже появилась своя группа: мы обсуждали положение в стране и даже распространяли листовки с антиправительственными призывами о том, что государство нуждается в каких-то реформах, о том, что ненормально иметь такое старое Политбюро. Хотя мы сами распустили группу, о ней не могли не знать соответствующие органы, наверняка, за нами «присматривали», но не трогали, пока не считали опасными. Мы были молоды и наивны, ничего не читали, кроме классиков марксизма-ленинизма, и лишь со временем пришло осознание, что Россия исторически сложилась как монархия, как бы это впоследствии не называлось. Генеральный секретарь или президент — это все равно будет власть одного человека. Кстати, история с группой, куда я входила, повлияла на карьеру моего папы, которого отправили из Севастополя на север.
— Как события на Юго-Востоке Украины повлияли на вас?
— В прошлом году у меня вышли два сборника стихов. Первый, «Зарево», был посвящён событиям на майдане, непониманию, расколовшему страну, первым жертвам. Тогда счёт шёл на десятки пострадавших, казалось невыносимым, что гибнут такие молодые, такие обманутые. В стихотворении «Горящий февраль» у меня есть такие строчки, посвящённые погибшим:
«На предплечье у парня фломастером написали
Год, который так ждали, так предвкушали,
Выбирая пеленки, коляску, имя…
А затем мальчик сам прибавлял к цифрам год,
Собирались на праздник и девушки, и ребята,
Все с мечтами бесхитростными своими.
Год рождения – тысяча девятьсот
Восемьдесят пятый…»
В этом сборнике проходит февраль, март с «Крымской весной», референдумом, с первыми обстрелами и бессмысленной гибелью украинских солдат. «Закопали под каштаном то ли наших, то ль не наших — неизвестных, безымянных, в ранге без вести пропавших», — это из другого стихотворения. А самый последний мой вышедший сборник — «Летние грозы». Здесь — про боль и трагедию Юго-Востока Украины, про спасшихся и тех, кто до сих пор живёт под грохот обстрелов. И про беженцев, которые потеряли не просто дома, нажитое добро, но всю мирную жизнь.
«Их пейзажи, дороги, их города,
Все, что было привычно знакомым,
Из военной не вышло комы.
Сгинуло. Навсегда.
Свет в оборванных проводах –
Телевизоры, куклы, аквариумы, альбомы…»
«Золотые» яйца. Что смущает крымских кур и бизнесменов 
Вынужденные приобретения. Как проходила национализация в Крыму 
5 минут на выселение. Сальге Халилова вспоминает о жизни в депортации 
Сбежавшие от войны. Как украинские переселенцы устроились в Севастополе 
Домик в деревне вместо отеля у моря. Как в Крыму развивают сельский туризм