3 июля Севастополь отмечает День памяти и скорби, официальную дату окончания обороны города в 1942 году. В тот день в очередной сводке Совинформбюро прозвучали слова: «наши войска оставили Севастополь».
На самом деле, оставило войска командование, эвакуировавшееся на самолетах, кораблях, подводных лодках. В бухтах города и на мысе Херсонес оставались, по разным оценкам, от 65 до 80 тысяч защитников Севастополя. И многие продолжали сражаться. Последний очаг сопротивления — 851-я стационарная зенитная батарея в районе мыса Фиолент — был уничтожен фашистами лишь 16 июля 1942 года. Немало командиров тогда приняли решение до последнего оставаться со своими подчиненными. Часто медики, которым предлагали эвакуацию, отказывались от нее: считали, что не имеют права бросить раненых. О судьбах некоторых севастопольских военврачей решил вспомнить в этот день «АиФ-Крым».
Живи, малыш!
В документах о безвозвратных потерях дата пропажи без вести главного хирурга Приморской армии, профессора Валентина Кофмана, указана разная: то июнь, то июль 1942 года.
Он был из династии врачей, успел повоевать во время Гражданской войны, выбрав сторону большевиков. А потом делом своей жизни сделал помощь детям, перенесших костный туберкулез и ставшими инвалидами. В армию его снова призвали за год до начала Финской войны. Валентин Соломонович был старшим хирургом стрелкового корпуса. А во время Великой Отечественной стал главным хирургом Приморской армии. Он оперировал сам, не прекращал учить других, ввел в госпиталях новый метод работы. Не от хорошей жизни — нехватка врачей и медперсонала в осажденном городе была жесточайшей. К более-менее опытным хирургам прикреплялись новички, сразу на нескольких столах, поочередно, начинались операции. Сделав основную работу, опытные врачи передавали пациентов начинающим хирургам, которые завершали операции.
Во время осады города Кофман смог провести несколько научных врачебных конференций — под бомбежками и обстрелами.
Валентин Соломонович был среди тех, чье имя значилось в «эвакуационном» списке. Он должен был покинуть Севастополь на самолете.
21 июня 1942 года группа медиков с ранеными прибыла из Инкерманских штолен на 35-ю береговую батарею на мысе Херсонес. В этот же день во время артобстрела был разрушен дом медсанбата, погибло много раненых и 52 человека личного состава. Раненую осколками врача Домрачеву Кофман спас дважды. Сначала — когда прооперировал, потом — когда лично добился ее отправки на «Большую землю».
«Здесь же у медсестры Кононовой родился ребенок, — вспоминала участница обороны Севастополя, военврач Люсиль Цвангер. — Мать была измучена пережитым и все же сияла от счастья. После обсуждения мальчика назвали Севаславом — в честь города, который мы защищали».
Свое место в самолете Валентин Кофман отдал медсестре и ее малышу. Вряд ли у него были иллюзии относительно своей судьбы, но свой долг — до последнего защищать раненых, он понимал именно так.
Валентин Кофман долго считался пропавшим без вести, хотя уже в конце войны появилась информация о том, что его расстреляли фашисты вместе с двумя другими военврачами — Михаилом Зеликовым и Моисеем Злотниковым. Останки врачей нашли десятилетия спустя на мысе Херсонес, Кофмана опознали по ордену Красной Звезды, полученном во время Финской войны.
А маленький Севаслав, спасенный военврачом, выжил. И вместе с мамой вернулся после войны в Севастополь.
37 дней в шлюпке
Военврач 3 ранга 8-й отдельной бригады морской пехоты ЧФ Павел Ересько всю оборону Севастополя находился в гуще событий: раненым он оказывал помощь на поле боя, организовывал их эвакуацию. 26 и 27 февраля 1942-го, когда его подразделение штурмовало линию обороны противника, он оказал помощь более чем двум сотням бойцам и командирам. Сам вынес с поля боя 50 раненых.
В последние дни обороны он остался без санитарной машины и с одним санинструктором: остальные погибли. В конце июня вместе с ним он вынес с поля боя больше ста раненых. И вот — мыс Херсонес, море под обрывом, бомбежки, обстрелы. Широкая черная полоса у берега — там волны колышут тела тех, кто пытался вплавь добраться до катеров, показавшихся на горизонте.
Павел Ересько вместе с тремя краснофлотцами смог отыскать шлюпку. Вместо паруса приспособили плащ-палатку. Продовольственный запас — несколько банок рыбных консервов, воды взять негде. В море удалось уйти, но один из моряков сразу выбыл из строя: его ранил осколок мины, взорвавшейся недалеко от шлюпки.
После недели в открытом море показался самолет. Как потом выяснилось, немецкий. Обстрелял шлюпку, но никого не убил и не ранил. И снова потянулись страшные дни. Пили морскую воду. Ересько рассказывал товарищам, что человек может долго жить без еды, больше сорока дней. Но на 19-й день плавания умер один из его спутников, через пять дней — второй, на 30-й день — третий.
«Мне часто казалось, что я вижу товарищей, которые приходят ко мне по морю, приносят мне пищу, оставляют ее на шлюпке и уходят обратно, — писал в своих воспоминаниях Павел Ересько. — Однажды мне показалось, что мою шлюпку прибило к берегу, где находился морской госпиталь. Меня подняли на берег, обещали напоить чаем и накормить. Долго я ждал, но, не получив ни чаю, ни пищи, ушел в море. Когда же пришел в себя и увидел, что берега вблизи нет, был огорчен тем, что ушел от берега. А затем, только разобравшись в обстановке, понял, что я не берегу не был».
9 августа, после 37 дней в море, шлюпку заметили с турецкого корабля «Анафарта», Ересько подняли на борт. Два дня он «питался» только сладким чаем, потом военврачу стали давать жидкую пищу. В Турции Ересько угодил в лагерь для интернированных, вернули его в СССР в мае 1943 года — так значится в одном из документов архива МО РФ. Он продолжил служить дальше — сначала флагманским врачом бригады охраны водного района Туапсинской военно-морской базы. Потом занимал должность начальника медицинской службы крейсера «Красный Крым».
Удивительной оказалась судьба начальника медико-санитарной службы Приморской армии Давида Соколовского. Во время обороны Одессы и Севастополя он организовывал всю цепочку медпомощи раненым. К концу обороны Севастополя — военврач 1 ранга. Пропал без вести в конце июня 1942 года. Как позже выяснилось, был тяжело ранен, взят в плен. 1 октября бежал, до августа следующего года проживал на оккупированной территории. После ее освобождения Красной армией явился к руководству воинской части.
Кстати, именно Соколовский, вернувшись на службу, через тех медиков, кто все-таки вырвался из осажденного города, выяснил судьбу коллег. Он составил донесение на имя начальника 3-го отдела Главного военно-санитарного вправления Красной Армии, в котором значились известные ему врачи, фельдшеры, медсестры. Утонувшие на санитарных транспортах, погибшие при обстрелах и в лагерях, расстрелянные фашистами, совершившие самоубийство — оно порой казалось предпочтительнее плена.
После войны Давид Соколовский работал в Военно-медицинском музее в Ленинграде.
Кстати
Из книги Игоря Маношина «Героическая трагедия: О последних днях обороны Севастополя (29 июня-12 июля 1942 г.):
«Санинструктор Н. М. Бусяк из 1-го батальона 8-й бригады морской пехоты написал, что враг применял на Херсонесе психические атаки с воздуха, сбрасывая, помимо бомб, рельсы, пустые бочки, а иногда и с горючим. После бомбежки — сумерки. Не поймешь день или ночь. Жара 40°, бойцы истощены до безумия. Нет перевязочных материалов, нехватка командиров, войска раздроблены. Нет воды и хлеба. Но дрались и в ход шло все, что было под рукой: обломки бревен, булыжники и мат».
«4-го июля немцы взорвали скалу, под которой располагался наш госпиталь в Херсонесской бухте. Под берегом этой бухты и в других местах было много раненых. Немцы, видя одно из больших таких мест с ранеными (напротив КП ПЕ-2), в течение 10 минут забрасывали их гранатами, — написал военврач И. П. Иноземцев, находившийся неподалеку. — В результате из 150 человек остались в живых около 15. Весь берег в этом месте был покрыт трупами, наваленными друг на друга. Тяжелораненые кричали, просили их пристрелить. Кто мог двигаться, полз к воде и тонул. Немцы пристрелили всех, кто не мог подняться и идти. Жестокость, варварство фашистов было беспредельным».
