Очередной рассекреченный комплекс документов из архива УФСБ России по Республике Крым и Севастополю посвящен отцу и сыну Коробковым. Имя пионера-героя Вити Коробкова, партизанского разведчика, крымчанам известно хорошо. Хотя подробности о его последних днях до этого времени не были обнародованы.
Руки связаны, лицо бледное
До Феодосии из села Спасовки Виктория Карповна Коробкова добиралась то пешком, то на попутных подводах. Без малого сорок километров по раскисшей дороге. Потом ходила по знакомым, который в городе было немало — все-таки она прожила в Феодосии большую часть жизни. Собрала немудреную передачу и побрела с ней к городской тюрьме.
О том, что муж и сын арестованы, ей рассказали партизаны, наведавшиеся в Спасовку. Что с ними, никто не знал. Женщина решила это выяснить сама.
В тюрьме узелок с едой для мужа и сына у нее не взяли. Женщина бросилась в комендатуру, отыскала знакомую, работавшую тут переводчицей, упрашивала сказать, что с ее родными.
«Вышел немец, который не дал разрешения, а избил меня автоматом, и я ушла со слезами снова к тюрьме, — вспоминала этот день Виктория Коробкова. — Около тюрьмы стояло много людей, и среди них шли разговоры, что будут отправлять последний этап на каторгу в Германию».
Женщина думала: вдруг ее муж Михаил и пятнадцатилетний сын Витя попадут в эту партию? Ничего хорошего, конечно — супруг очень болен, у него туберкулез, но ведь может быть хуже... И она не уходила.
В стороне от толпы стояла легковая машина. И вдруг Коробкова увидела: туда ведут ее сына, руки у мальчика связаны, лицо бледной, измученное. Успела подбежать, ухватилась за дверь. Сын поднял голову, успел сказать: «Не волнуйся, мама. Я не один, нас много». Солдат ударил подростка прикладом автомата, толкнул в машину.
Незнакомая женщина, видевшая эту сцену, сказала, что повезли в Старый Крым. И мать отправилась туда. Пешком. За двадцать пять километров.
Один из полицейских, охранявших тюрьму, рассказал ей, что Михаила тут уже нет: еще 28 февраля вроде бы отправили в Симферополь. А сын тут. Передачу для него взял, но к нему не пустил. Потом вынес пиджак мужа. Не по доброте душевной — Виктория Карповна стянула с пальца обручальное кольцо — единственное, что у нее было.
Справка
Михаил Коробков, житель Феодосии, по профессии — наборщик в типографии. Был связан с подпольной патриотической группой, активно участвовал в ее работе. В типографии доставал чистые бланки для пропусков и получения продуктов, а также образцы печатей. Прятал у себя военнопленных. Ему помогал сын Виктор. В августе 1943 г. семья переехала в село Спасовка, откуда Михаил и его сын Виктор ушли в партизанский отряд.
В феврале 1944 г. отец и сын были направлены с заданием в Феодосию, где были опознаны и схвачены фашистами. Их допрашивали и истязали около двух недель, после чего казнили у горы Агармыш (Старый Крым).
Виктор Коробков посмертно награжден в 1966 г. медалью «За отвагу». Его именем названы школа и улица в Феодосии, теплоход, детский лагерь. В 1954 году в Книгу почета Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина занесли 68 имен. В их числе — имя Вити Коробкова.
Допрашивали порознь
О том, что происходило в отделении тайной полиции ГПФ-312, куда забрали Коробковых, рассказал внедренный туда нашей контрразведкой в качестве переводчика Ибрагим Аганин.
Допрашивали Михаила Коробкова следователь ГФП-312 Вельс и переводчик Эмиль Нюренберг. Тот отрицал, что хоть как-то связан с подпольщиками или партизанами. Говорил, что у него туберкулез третьей стадии, и он просто не смог бы жить в лесу.
В другой комнате допрашивали Витю, он уверял, что в лесу они с отцом не были, а все это время жили в деревне. Следователь Бюльд принялся избивать мальчика кулаками. А когда он упал — ногами. К «веселью» присоединился и переводчик Альфред Ламп.
Потом в эту комнату ввели старшего Коробкова — чтобы он увидел лежащего на полу окровавленного сына.
Мучали их и на следующий день, и потом... На четвертый день Михаил Коробков «признался». Выдал, видимо, заранее подготовленную версию о том, что в лесу они с сыном были — но не для того, чтобы партизанить, а, чтобы скрыться от угона в Германию. И сами партизаны выпроводили прочь больного человека и его сына-подростка, пообещав, что к нему, если что, обратятся за помощью.
Витю, рассказал Ибрагим Аганин, тоже потом вызвали и потребовали показаний: мол, отец во всем признался. Но мальчик вряд ли поведал что-то: протокол его запроса занял половину странички...
Из показаний переводчика ГФП-312 Альфреда Лампа от 6 декабря 1963 г.:
«Допрашивали мы их отдельно, сначала мужчину, а потом мальчика. При допросе мальчика я говорил, что мужчина уже рассказал о связи с партизанами. А мужчине я говорил, что мальчик все рассказал. Но никто из них на провокацию не пошел. Тогда я и следователь стали избивать арестованных. Я лично избивал мужчину и мальчика.
Я бил их сначала руками по лицу, потом резиновой дубинкой по спине и вообще где придется. А когда они падали на пол, я пинал их ботинками».
Застрелил лично
По всем расчетам мучителей, не должны были подросток и его отец оказаться настолько стойкими. Михаил Коробков из лесу ушел в очень плохом состоянии. Видевшая его тогда партизанская медсестра Нина Неверова описывала мужчину так: «Он страдал двухсторонним туберкулезом легких, миокардиотрофией сердца с отеком ног». А вот же — они оба держались, сын и отец.
28 февраля 1944 года перевозчик Нюренберг похвастался «коллеге», что участвовал в расстреле почти трех десятков партизан. И лично застрелил «чахоточного» — Михаила Коробкова.
В ночь с 26 на 27 марта партизаны штурмом взяли Старо-Крымскую тюрьму, освободили заключенных. Среди них оказался Валентин Ковтун, который решил остаться с партизанами. Он рассказал, что находился в камере с Витей Коробковым. С допросов, вспоминал Валентин, его соседа по камере всегда доставляли сильно избитым. А 9 марта забрали — и он уже не вернулся.
Феодосия была освобождена 13 апреля 1944 года.
Виктория Коробкова ничего не знала о судьбе мужа и сына. Точнее, про Михаила догадывалась: зачем бы полицейский вернул пиджак супруга? В камерах было холодно, любая одежда не лишняя. А вот плохие мысли про сына отгоняла. Могли увезти, поместить в лагерь далеко от Крыма...
Летом на рынке к ней подошла незнакомая женщина. Сказала, что работала уборщицей в ГФП-312, спросила: не ваш ли сын был там? Очень уж глаза похожи — один в один с тем мальчиком, которого арестовали и таскали на допросы. Виктория Карповна сказала, что и сын был там, и муж. Тогда уборщица посетовала: мужчина очень много крови терял. Коробкова заплакала, окружающие стали кричать, чтобы собеседница не расстраивала вдову и мать, потерявшую сына.
Больше никаких подробностей о пребывании близких в тюрьме Коробкова не узнала. Ей было легче вспоминать сына таким, каким он был при жизни. Мальчика с талантом художника, честного и искреннего. Верящего, что каждый должен защищать свою страну.
