Вторая ракетная атака на Севастополь 22 сентября жителей не напугала, не заставила паниковать. В городе-герое родился флешмоб, охватывающий всё больше и больше людей. Они выкладывают в соцсетях ролики, где исполняют гимн города-героя. «Ты лети, крылатый ветер...», - поют дети и пенсионеры, молодые ребята и их родители. На улицах, площадях, во дворах домов.
В истории Севастополя были долгие ожесточённые сражения за город. Два раза он был почти полностью разрушен — и дважды отстраивался. И люди, которые в нём живут, это не забыли.
О мужестве и стойкости севастопольцев в двух войнах вспоминают «АиФ-Крым».
Все на передовой
Крымская война 1853-1856 годов была первой, когда на суше использовались бомбические орудия. До этого сухопутными «богами сражений» были пушки, стрелявшие цельными чугунными ядрами. Но к началу войны на вооружении российской армии и войск союзников были уже орудия, стрелявшие начинёнными картечью и порохом гранатами и бомбами.
За время осады Севастополя войсками нескольких стран город пережил шесть бомбардировок. Потери считались среди военных — поэтому сколько из двенадцати тысяч горожан уцелело, точно неизвестно. Большая часть жителей фактически была на передовой: так или иначе они помогали тем, кто находился в траншеях и окопах.
Французский маршал Франсуа Канробер писал в своих мемуарах: «Генерал Тотлебен для выполнения своей технической задачи нашел в населении Севастополя, сплошь состоявшем из рабочих или служащих в морском ведомстве и в арсеналах, абсолютную преданность делу. Женщины и дети, как и мужчины, принялись рыть землю днем и ночью, под огнем неприятеля, никогда не уклоняясь».
Женщины под обстрелами везли на передовую еду, выстиранную одежду, помогали собирать раненых и хоронить погибших. Дети тащили в траншеи собранные в окрестностях чугунные ядра-болванки.
Из воспоминаний штабс-капитана Петра Алабина, служившего в 11-й пехотной дивизии:
«Для меня была тяжела первая севастопольская ночь. Обыкновенно сплю как убитый; а тут первый раз в жизни пришлось спать под неприятельскими снарядами!.. Вот летит со стоном и визгом какой-то снаряд над нашей крышей, так и кажется — заденет за нее и её развалинами прикроет и нас… А между тем за перегородкою старуха, прислужница убежавших хозяев нашего дома, храпит во всю ивановскую со своим девятилетним сынишкой, не обращая ни малейшего внимания на близкий перелет снарядов, на смерть ежеминутно грозящую, которая тревожит наши сердца — людей закалённых в огне сражений, не раз уже видевших смерть над головою своею и под ногами».
Защитники города
Каждый из жителей города в те дни находил своё место в рядах защитников и оставался на нём до последнего.
В Севастополе есть улица имени Коли Пищенко. Этот двенадцатилетний мальчик, потерявший мать, с раннего детства был при отце-солдате. Тот обслуживал мортиры на одной из батарей. Отец погиб во время одной из бомбардировок, и тогда Коля стал самостоятельно распоряжаться его стреляющим «наследством».
Начальник крымского гарнизона барон Дмитрий Остен-Сакен упоминал в одной из своих записок москвичку Парашу, волонтёра. «Доброта и усердие, храбрость и презрение к смерти баснословные, — отмечал он. — Солдаты чрезвычайно её любили. Параша была высокого роста и очень толста, большая цель для выстрела. Французы и англичане, видя ее каждый день на бастионах, к чести их, ее щадили и в нее не стреляли… К сожалению, бомба разорвала ее в мелкие куски».
Случаи, когда женщины — и сёстры милосердия, и те, которые сами, как могли, перевязывали раненых, - гибли в окопах, госпитальных палатах и у операционных столов, не были уникальными. Но никого не заставили бежать.
Сестра Крестовоздвиженской общины Александра Крупская в своих воспоминаниях приводит забавный эпизод. О том, как относились она и ее соратницы к возможности погибнуть в любую минуту. «Над нами лопнула бомба. Одна из сестер испугалась, упала и закрылась зонтиком. Пролежав таким образом некоторое время, она стала спрашивать: «Не ранена ли я?». Когда мы ее уверили, что она здорова, пресерьёзно сказала: «Слава Богу, что я зонтиком закрылась, а то бы меня, верно, бомба убила».
- Среди помощников врачей были дети. Серебряную медаль «За усердие» получила дочь поручика, 13-летняя Дарья Шестопёрова, трудившаяся в госпитале.
- Александре Крыжановской, когда она стала помогать в уходе за ранеными, было 11. Девочка получила золотую медаль «За усердие».
- Хирург Христиан Гюббенет вспоминал о 13-летнем мальчике-сироте, которого пригрели сёстры в перевязочном пункте. Он быстро научился приёмам первой помощи. И, по словам хирурга, «никто не мог превзойти в скорости и точности при перевязке артерий... каждый оператор спешил пригласить его в ассистенты».
Танцы, бомбы, самовары
Мужество не в том, чтобы не бояться, а в том, чтобы не дать страху победить в себя. Это показывали севастопольцы и во время второй обороны города, с конца октября 1941 года.
Скромный паёк, долгое пребывание в убежищах, новые разрушения — всё это обрушилось на жителей города. И это стало частью жизни, жестокой, тяжёлой, но обыденностью.
Антонине Тимохиной-Деевой в 1941 году было всего шесть лет. Но в памяти многое осталось. «В небольшом дворике дома мы, как и соседи, вырыли окоп. Во время очередного налёта прятались в него. Но когда сильно бомбили непосредственно наш район, то, держась за юбку мамы, убегали в центр города. Начинали его забрасывать бомбами, бежали домой».
Из записок журналиста, переводчика, поэта Яна Сашина:
«12 ноября, Севастополь. Нескончаемый гул от близких разрывов. В нашей редакции горят огарки свечей. Играет патефон. Несколько человек танцуют фокстрот. Длинные тени ложатся от свечей. Какая-то женщина, хорошо одетая, сидит прямо на полу. Она с ужасом смотрит на танцующих. Вздрагивают ее плечи. Вздрагивает здание. Это рвутся бомбы. Где-то совсем рядом. Мы слышим свист бомб. Танцы продолжаются. Люди, укрывшиеся от бомбежки в нашем ветхом подвальчике, не понимают, почему люди в такое время завели патефон и танцуют. Но потом под влиянием общего настроения с их лиц сходит тень ужаса, они становятся спокойнее».
Морской офицер, защитник Севастополя Александр Евсеев оставил «портрет» севастопольцев того времени. Он писал, что у людей, спешащих по улицам, лица усталые, серьёзные и озабоченные. Но на них нет подавленности, беспокойства и тревоги, в движениях нет суетливости. Они осознают, что в любой момент может прозвучать сигнал воздушной тревоги, и опасаются, что не успеют туда, куда должны дойти.
В этих «буднях», безусловно, было место разговорам о том, что дальше, сетованиям на скудные пайковые нормы, обсуждению событий в городе и стране. Откровенно паникёрские настроения и выпады в сторону «большевиков, которых вот-вот погонят немцы», тоже были. Но нечасто и немного: рано или поздно эти слухи доходили до НКВД.
Из докладной записки о политико-моральном состоянии жителей гор. Севастополя и Балаклавы на имя наркома внутренних дел НКВД Крыма Каранадзе:
«Приводим высказывания, зарегистрированные среди жителей Севастополя:
Домохозяйка Здоровцева Татьяна, беспартийная... в разговоре с соседкой сообщила: «Мы перебираемся обратно в коллектор, сестра идёт в штольню. Фашисты прилетят, это ясно... им важно побольше побить людей».
«Иванов Трофим Петрович, 60 лет, инвалид труда: «Нужно работать, чтобы отогнать врага».
«Самофалов Георгий, слесарь-инструментальщик филиала завода № 201: «Выдали к 1 мая 2 кг хамсы. Вот и всё питание. Кормят так: утром вода, в обед вода, а сами попрятались по щелям и обжираются... Когда немец подошёл поближе, начальство убрало, а защищать остались одни рабочие».
За критику в адрес удравшего начальства не арестовывали. А вот за теми, кто открыто высказывался в адрес «добрых, но строгих» немцев, пытался в преддверии их прихода захватить дома или землю, приезжали люди в форме.
Севастопольские женщины, обычные домохозяйки, превратились в добровольцев, которые, как могли, помогали военным. Современные севастопольские волонтёры, которые сегодня плетут маскировочные сети, шьют одежду, делают носилки, окопные свечи, просто подхватили эстафету тех женщин, живших под обстрелами и бомбардировками.
Евгения Гырдымова тогда работала секретарём Северного райкома партии Севастополя, была председателем городской комиссии по работе в убежищах. Она писала о женских кружках, которые шили шапки-ушанки (а доставать на них материал было той ещё задачей!). На квартирах и в подвалах создавались пошивочные мастерские, прачечные. Жительницы города — Клавдия Багмед и две Марии: Кардамыч и Марченко устроили рядом с переправой через Северную бухту передаточный госпиталь. Поступивших сюда раненых мыли, кормили, переодевали в чистое. Чтобы кипятить воду для перевязки ран, собрали из окрестных домов все самовары, для них годились любые щепки и палочки.
На складах Приморской армии женщины отыскали грязную некондиционную шерсть. Вымыли, вычесали, спряли — и бойцы стали получать варежки.
«В декабре 1941 года я, как председатель комиссии, докладывала в обком партии: «С 3 декабря по г. Севастополю нами организовано 30 бригад, в которые вовлечено 416 женщин, из них 20 бригад работают по пошиву теплых вещей для фронта и 10 бригад в количестве 90 человек стирают белье на военные госпитали и воинские части», — писала Евгения Гырдымова.
На передовую, писала она, женщины везли посылки, письма — их писали незнакомым солдатам. Вот цитата из одного: «Само имя «севастополец» будет рождать в сердцах детей и внуков наших чувство гордости».
Так и получилось.
