11 декабря в Крыму отмечается День памяти крымчаков и евреев — жертв нацизма. Охоту на людей «не той» национальности айнзацкоманды начали еще в конце ноября 1941-го, по мере того, как немецкие подразделения занимали города и районы. Могилами десятков тысяч человек стали противотанковые рвы, овраги, балки. Там, где обреченных на уничтожение людей оказалось несколько человек или два-три десятка — колодцы, воронки от авиабомб. Чем больше проходит времени, тем проще воспринимается статистика жестоких хладнокровных убийств, тем более размытым для нас становится ощущение человеческой трагедии. Поэтому «АиФ-Крым» решил о ней рассказать, используя воспоминания свидетелей и выживших.
«Мальчик стал бегать и кричать»
Даниил Бурцев бежал от бомбежек, когда Крым стали регулярно бомбить. В родном Джанкое, крупном транспортном узле, воздушные тревоги случались по несколько раз в день. Он смог перебраться со своими детьми в деревню Башбек Лариндорфского района, в степном Крыму. Повезло: выделили половину дома, нашлась работа.
Во второй половине поселилась женщина по фамилии Рейф с четырнадцатилетним сыном, тоже переехавшая в место потише. А потом полуостров оккупировали немцы.
В конце декабря из райцентра приехал офицер с солдатами, в половине дома Рейф устроили обыск. Офицер осмотрел вырытую во дворе щель — в таких небольших «окопах» люди прятались во время авианалетов. Потом дал команд старосте, тот пошел в дом.
«Сказал: идите, вас зовет немец, вы там что-то захоронили, — рассказывал Бурцев. — Рейф стала одеваться, потому, что было холодно. Староста сказал, что одеваться не надо. Рейф со своим сыном пошла к щели, немец руками показывает: лезьте в щель. Рейф первая полезла, сынишка — второй. В это время немец вытащил пистолет и выстрелил... Мальчик начал бегать по щели и кричать. Немец в него выстрелил, потом сделал еще по одному выстрелу в Рейф и ее сына».
Во многих деревнях и селах евреев оставалось немного. Их уничтожали «малыми силами», немцы к сбору людей привлекали местных старост и полицаев. Вот несколько эпизодов из актов районных комиссий по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов:
«24 декабря в колхозе „Икор“ (Евпаторийский район) немцы вывезли всех евреев за два километра от села... Всего здесь было расстреляно 36 человек — стариков, женщин, детей. Эти изверги не пожалели даже грудных младенцев. Расстрелянные были сброшены в глубокий колодезь».
«Подошли две машины с жандармерией и легковая машина. Моментально оцепили деревню, начали собирать евреев, которые бежали. Легковая машина догоняла их и убивала на месте», — это из акта по селу Добрушино того же района.
«Отряд немцев в девять человек во главе с немецким офицером согнали в помещение клуба все население еврейской национальности, — описывается расправа в деревне Перецфельд Фрайдорфского района. — Затем фашистские изверги погнали людей на хутор Топчарлы, расположенный в 3 километрах, где расстреляли всех до единого, трупы бросили в глубокий колодец. Во время конвоирования евреев до хутора Топчарлы гражданка Мария Бомбина родила ребенка, который был расстрелян».
«Вот бы бомба упала!»
Крым был регионом, где немцы не предусматривали переселение евреев и крымчаков в гетто, использования их труда в более-менее долгосрочной перспективе. Части германской армии зашли на полуостров, когда уже начинались холода, им требовались места для размещения, продукты, теплые вещи. И не нужны были «лишние люди».
Единственным исключением стала Ялта, где собранных со всего города евреев около месяца продержали на сборном пункте, а потом расстреляли.
Во всех городах после регистрации населения были расклеены объявления с требованием явиться на один из сборных пунктов. С собой — продуктов на три дня, ценные вещи и ключи от домов и квартир, на которые нужно было повесить бирки с именем-фамилией и адресом.
Врач-невролог симферопольской клиники Мария Бородина оставила хранящиеся в Госархиве Крыма воспоминания о пребывании в такой пункте, куда она, русская, пошла вместе с тяжело больным мужем-евреем.
«В небольшую комнату нас поместили человек 250-300. До того все были оглушены, что никто ничего не говорил, все думали: скорей бы уже смерть. В это время пролетел самолет, и мы все думали: вот бы бомба упала. В этой комнате мы находись 1,5 суток, пить не давали, о еде речи не могло быть... В комнате было несколько девочек 13-15 лет, немцы их забрали, изнасиловали и втолкнули обратно».
В архиве УФСБ России по республике Крым и городу Севастополю сохранилось немало свидетельских показаний о немецких «акциях» по уничтожению людей. В одном из них портной промартели Ольхович из Джанкоя сборный пункт вспоминал так:
«Поместили в здание бывшего брынзотреста... Когда я находился в указанном помещении, то видел, как от холода (помещение не отапливалось) замерзали дети».
Ольховичу оттуда удалось сбежать, но он потом видел, как вели через Джанкой колонну евреев, и бежал по параллельной улице, стараясь не терять ее из виду. До самого противотанкового рва. Пространство было оцеплено. Люди снимали верхнюю одежду, их партиями по 10-15 человек отводили ко рву.
«При проводимом расстреле несколько мальчиков стали убегать, — вспоминал он. — Но их ловили и бросали в ров... Расстрел я наблюдал с 50-60 метров, спрятавшись за стену дома. Простоял 15-20 минут, и с места расстрела пошел домой».
Керченских евреев держали в городской тюрьме. Тоже без воды, отобрав принесенную с собой еду. «Взрослых и детей загнали в тюремные камеры, которые были так забиты людьми, что не было возможности ни лежать, ни сидеть, — описывала страшную ночь чудом выжившая во время расстрела керчанка Сара Лившиц. — Один ребенок из нашей камеры задохнулся и умер. Задохнулся и умер в нашей камере и старик-бухгалтер Харитонов».
Правда страшнее выдумки
Керчан расстреливали в нескольких километрах от города, в противотанковом рве у деревни Багерово. А через несколько недель город освободили, Керченско-Феодосийский десант стал настоящим новогодним подарком для жителей. И в январе 1942 года пленные немцы будут раскапывать огромную братскую могилу на семь тысяч человек, а кинооператор — снимать припорошенные снегом тела. С раздробленными пулями лицами — и чистыми, сохраненными морозом. И поэт Илья Сельвинский, видевший эти раскопки, ничего не преувеличивал, когда писал:
«Рядом — растерзанная еврейка.
При ней — детеныш. Совсем как во сне.
С какой заботой детская шейка
Повязана маминым серым кашне».
Все они остались на кинопленке: младенцы в пеленках и кружевных конвертах, малыши в платках и теплых пальто, женщины, старики.
Историю керченских массовых расстрелов сопровождает миф об отравленных детях. Он официально зафиксирован в акте о зверствах фашистов, составленном после освобождения города. О том, как в школу по составленным учителями спискам были собраны 245 детей евреев — якобы на экскурсию. Вывезли за город, предложили горячий кофе и пирожки с сильнодействующим ядом.
Сбор школьников и их расстрел за городом, до начала «акции» — факт. А вот отравление выглядит бессмысленным. Миф родился после московской фотовыставки «В защиту детей от фашистского варварства», на которой были представлены фотографии убитых и раненых детей. В том числе и из Багеровского рва. Разоблачать растиражированную страшную историю тогда не стали: легенда стала орудием советской пропаганды.
Хотя образ нацистских палачей для переживших оккупацию в таком дополнении вряд ли нуждался. Правда была страшнее выдумок и легенд. Обыденность и деловитость, отношение к убийствам как к «необходимой работе» — вот он, настоящий ужас.
Один из участников «акции» по уничтожению керченских евреев и крымчаков, ротвахмейстер 9-го полицейского батальона Хельмут Фюрер (вот такая у него была «говорящая» фамилия), после освобождения полуострова оказался в плену. И рассказывал, как участвовал в расстреле у Багеровского рва.
«По направлению арестованных я стрелял из винтовки и произвел всего четыре выстрела, — признавался он. — После того, как группу в 50 человек расстреляли, нас вывели из команды расстреливающих... Сопровождали только арестованных от места высадки до противотанкового рва».
Об «акции» у другого рва — Симферопольского, в десяти километрах от города, на Нюрнбергском процессе рассказывал оберштурмбаннфюрер СС Вернер Брауне, командир зондеркоманды 11Б. Сухо, по-деловому — показания звучали, как отчет о проделанной работе.
«Место казни было окружено с целью избежать того, чтобы гражданское население стало ненужным свидетелем сцены... Непосредственно перед казнью у лиц, которых должны были казнить, была отобрана верхняя одежда, т.е. теплые зимние пальто и тому подобные вещи... Карательный взвод, который в данном случае состоял из восьми или десяти человек полицейской роты, прикрепленной к нам, был размещен на другой стороне противотанкового рва; приговоренные расстреливались как можно быстрее сзади».
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
