Жизнь — своя и родных людей, в тот день зависела от того, сколько времени дадут на сборы. За три часа можно успеть зарезать скотину, собрать продукты, прихватить узелок с самым ценным, нажитым за долгие годы.
Что успеешь за пятнадцать-двадцать минут? В растерянности пробежаться взглядом по комнатам: вроде жили и небогато — а разве всё с собой увезешь? Схватить то, что попалось на глаза, и выйти в неизвестность с плачущими детьми.
Сальге Халиловой 86 лет. Ту ночь, 18 мая 1944 года, она встретила одна, рядом не было ни родителей, ни братьев, ни сестер. Она хорошо помнит свое непонимание, испуг и проносящийся в голове вопрос: за что? родилась в 1929 году в Алуште. Ее дед был известным в Алуште и Крыму учителем. Был в хороших отношениях с Исмаилом Гаспринским и Номаном Челибиджиханом. В год рождения Сальге была раскулачена ее семья. Деда арестовали в 1938 году, отца репрессировали в 1944 году. В депортации Сальге Халилова получила медицинское образование, работала в здравоохранении. Живет в Бахчисарае, воспитывает внуков.
Пережили войну
Арсен Керменчикли, «АиФ-Крым»: Сальга, чем вы жили в мирное время, как встретили войну?
Сальге Халилова: Когда образовался колхоз, отца даже не брали на работу, говорили: сын кулака. А у нас семья была большая, восемь детей: два сына и шестеро дочерей. Спасибо, что люди — односельчане, соседи, стали за него хлопотать. Взяли отца на работу, он ещё и передовиком стал, о нём писали в газетах, его урожаи были рекордными.
Началась война. Немцы с такой быстротой захватили Крым, что это было жутко. Убивали не только тех, кто держал в руках оружие, но и обычных людей, и крымских татар тоже. В первую очередь расправлялись с коммунистами и семьями, из которых крымчане ушли в партизаны или на фронт. Тогда отец говорил: пришли коммунисты — издевались над народом, теперь пришли фашисты — и точно также истребляют крымских татар. Он спрашивал себя: что же останется от моего народа? Каждый раз, когда партизаны убивали немецких солдат, фашисты брали заложников из местных жителей, за одного солдата могли перебить десятки человек.
— Как вы жили в оккупации?
— Первые годы оккупации были тяжелыми, мы голодали. Всё, что было в хранилищах, сожгли. Наша армия не беспокоилась, что же будут есть оставшиеся здесь люди. Должна была остаться выжженная земля. Сожгли пшеницу, горох, фасоль, корма, семена. Скот угоняли. Что не могли забрать, просто уничтожали, резали. Партизаны без запасов гибли от голода. Дети, старики должны были противостоять оккупационной машине.
В первый же год раздали землю, обложили ее налогом в 10%. Отец взял землю, начал возделывать сады, ведь если не ухаживать за ними, они погибнут, а ведь сажали их наши предки...
Навсегда запомнилась мне бойня в кинотеатре Алушты. Горожане ходили на киносеанс днем, а вечерний сеанс предназначался для немецких солдат. Мы возвращались домой, после нас уже начали собираться солдаты. Вдруг услышали хлопок — это взорвали зал кинотеатра. Начался переполох, немцы бежали: кто из окон, кто из дверей, многие умерли на месте. Внутри, на чердаке, был Сабри Аппазов, один из подпольщиков, участвовавших в подготовке взрыва. Он был один, открывал огонь по бегущим солдатам. Они не могли до него добраться и просто подожгли здание. Он в нем сгорел заживо. Этот парень учился с моей теткой. Ему тогда было лет 17-18, мы знали его родителей, после этого его семью расстреляли.
— Помните, как пришла Советская армия?
— 15 апреля в Алушту вошли наши войска, мы побежали встречать их цветами, очень радовались. Мы ждали своих родственников, воевавших в Красной армии, все надеялись встретиться с сыновьями,
мужьями, отцами, сестрами. Моя сестра была фельдшером на фронте. Было ощущение, что война вот-вот закончится.
— Расскажите про 18 мая.
— Это было очень рано утром, я ещё спала, была одна в спальне на втором этаже дома. Вдруг увидела вооружённых солдат. Мы никогда дом не закрывали, они просто вошли. А я, девочка пятнадцати лет, была дома одна, сестра должна была вот-вот вернуться из Симферополя. Конечно, перепугалась, думала: меня пришли арестовывать. Ведь арестовали же сразу же после освобождения города нашего отца за то, что он входил в Мусульманский комитет во время оккупации.
Один из солдат сказал: «Собирайся, крымских татар выселяют, времени тебе — пять минут!». Я заметалась по дому, схватила то, что подвернулось под руку — ковёр. Ребенок же, нет, чтобы пальто взять, еды. Но мне и ковер не разрешили взять, солдат приказал не трогать. Так я вышла на улицу в сандаликах и лёгком платье. Хорошо, что стояла уже теплая погода. Никаких документов я не взяла с собой.
В вагоне ехали 17 суток, хорошо среди соседей были. Известный впоследствии художник Кязим Эминов был моим спасителем: я спущусь за водичкой, он следил, чтобы я не замешкалась, не отстала, ведь случись такое, меня бы затолкали в первый же попавшийся вагон. Нам везло: в нашем вагоне никто не умер. Все доехали живыми. Хотя ехали в духоте, тесноте. Спали сидя, всего нас там было человек 40-50. Одни дети и старики. Когда останавливались на станции, кто успел взять ведер или посуду, бежали на станцию, чтобы раздобыть хоть какой-то еды и воды. Ели всё, что давали, по очереди. Посуды на всех не было.
На новом месте
— Куда вас привезли?
— Поезд остановился в Бекабаде Ташкентской области, нас встречали узбеки. Они на нас смотрели со страхом и удивлением. Потом, когда ближе познакомились, рассказывали, что нас им обрисовали, как людей с рогами и хвостами.
Нас поселили в совхозе. Через месяц моя старшая сестра с мужем нашли меня и остальных сестер. Забрали под Самарканд, в один из совхозов Булунгурского района. Я же успела закончить пять классов до войны, считалась грамотной, меня отправили выполнять канцелярскую работу, иногда и за бухгалтера приходилось поработать. Но я понимала, что мне без образования нельзя.
До 1956 года действовал комендантский режим, нужно было постоянно отмечаться у коменданта. Но я нарушила его ради того, чтобы поступить в медицинский техникум, выучиться на акушерку. Когда комендант понял, что я сбежала, пообещал посадить меня. Не знаю, откуда у меня, девчонки, тогда взялась смелость ответить ему, что у каждого советского гражданина есть право на образование, закрепленное в Конституции. На удивление, он промолчал и «отыграться» на мне не пытался. Времена уже были не те.
Оказалось, что в техникуме меня поджидало и счастье: там познакомилась с парнем, со студенческой скамьи мы уже не могли жить друг без друга. В 1955-м мы поженились, в райздраве выделили комнату для нас. А потом, он поступил в мединститут. Какими мы чувствовали себя счастливыми — а ведь были голыми, босыми, муж ещё из своего скудного заработка поддерживал мать! Но молодые были, умели радоваться малому, надеяться на лучшее.
— Как вы думаете, если бы не депортация, как сложилась бы ваша судьба?
—Я мечтала стать врачом, еще когда училась в школе. Старалась учиться, была круглой отличницей. Как-то, до войны, к нам в школу приходили журналисты, общались с отличниками. Спросили меня, кем хочу быть, я и рассказала, что мечтаю о медицине. А вместо этого — ссылка, работа ради куска хлеба. Я не пошла в узбекскую школу, мне нужно было работать: не могла быть на иждивении сестер. Но все же получила медицинское образование. Тут победила моя воля. Мне часто говорили, что в других условиях я бы далеко пошла, как врач много хорошего могла бы сделать, много людей спасти. Но зато я выжила, и жизнь прожила так, что не стыдно никому в глаза смотреть.
Рука на пульсе. Один день из жизни участкового уполномоченного 
Народное ополчение: от сандружины до истребительного батальона 
Страсти по Насте. Дочь беженки увезли без согласия матери 
Увидеть мир разумным 
Год предчувствий. Внучка адмирала написала две книги о событиях на Украине