Ноябрь 1941 года стал первым месяцем немецкой оккупации Крыма. Уже через день-два после того, как германские войска занимали города и районы, в «проходных» местах появлялись приказы и распоряжения на немецком и русском языках. «АиФ-Крым» вспоминают об одной из самых страшных и трагических страниц истории Крыма.
Пришли грабители
В ноябре местных жителей ставили в известность о назначенных оккупационными властями бургомистра, требовали выдачи коммунистов и красноармейцев, а также... «похищенных» из магазинов и складов продуктов. В дни, когда отступала Красная армия, часть продуктовых запасов была уничтожена — так, в Симферополе хранящееся на элеваторе зерно облили керосином. Из него, кстати, потом делали хлеб для горожан. На каких-то складах людям просто раздавали муку, крупы, повидло, консервы. Самые «предприимчивые» просто громили магазины. И вот эти «запасы» под страхом казни немцы требовали сдать.
«На перекрёстках улиц висят молодые мужчины и даже женщины, казненные немцами за «грабеж». Можно подумать, что эти люди тащили продукты, принадлежавшие немцам», — записал 6 ноября 1941 года в своём дневнике симферополец Хрисанф Лашкевич.
К слову, в декабре горожан в буквальном смысле слова посадят на голодный паёк: количество продовольствия на человека оккупанты регламентируют. Дома дозволено будет держать месячный запас, при этом на едока полагалось 40 кг зерна или крупы, 2 кг сахара и столько же жиров.
Переживший оккупацию ялтинец Николай Перепёлкин познакомился с представителями «несущей цивилизацию» германской армии на второй день после того, как немцы заняли город. «Утром без всякого стука широко распахнулась дверь моей квартиры, — вспоминал он. — Вошёл немецкий офицер, на улице его ожидали солдаты. В это время жена кормила дочь, на столе был чай, хлеб, немного масла и сахара... Офицер подал знак, чтобы я снял сапоги и ручные часы, а сам направился к замеченному в углу чемодану. Бесцеремонно раскрыв его, она начал наводить в нём «порядок». Как опытный старьевщик, фашист сортировал наши вещи... Понравившиеся ему шёлковое платье жены, платок шерстяной, дочкино пальто и мои сапоги офицер заставил жену завернуть в салфетку». Чуть позже вошли солдаты и унесли всё, что было на столе и в буфете.
В ноябре в крымских городах и сёлах без крыши над головой осталось множество людей. Их выбрасывали на улицу, поскольку солдатам и офицерам требовалось жильё. Те, кого просто потеснили, отобрав «лишние» комнаты, могли считать, что им повезло...
50 заложников за солдата
Среди первых приказов было «предупреждение» населению: в случае гибели немецкого солдата оккупанты обещали расстреливать 50 заложников. И в Симферополе уже в ноябре нашёлся повод для устрашения, демонстрации того, как решительно «новые хозяева» переходят от слов к делу.
На улице Полигонной, на складе утильсырья, разместился немецкий обоз. Двое возчиков, расчищая помещение, наткнулись на мину. Один солдат получил ранения, второй погиб. Уже на следующий день были оцеплены три улицы — Братская, Выгонная и Полигонная. Туда, где должна была состояться показательная казнь, гнали «зрителей», сюда же на двух грузовых машинах доставили заложников. В акте комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в Симферополе приводятся показания Ирины Зверянской, жившей недалеко от места казни. «Я видела, как привезли к «Утильзаводу» две закрытые машины советских граждан, эти несчастные были связаны по 2 человека за ноги, — вспоминала она. — Через некоторое время их начали выводить со двора завода по 8-10 человек с завязанными глазами. Недалеко от «Утильзавода», на бугре, их расстреляли... Немецкие солдаты и полицейские ходили по дворам, сгоняя мужчин зарывать трупы».
В ноябре 1941 года в Крыму начались «акции» по уничтожению евреев, крымчаков, цыган. 22-го в Евпатории на Красной горке нацисты провели массовый расстрел. В маленьком Армянске 26-го числа убили 14 евреев — всех, кто не успел уехать. Маховик «очищения» полуострова от тех, кого нацисты считали недостойными жить, только начинал раскачиваться. В Керчи 29 ноября евреям и крымчакам приказали собраться на Сенной площади — оттуда их отправили в городскую тюрьму, а затем — партиями к Багеровскому рву, где палачи лишат жизни 7 тысяч человек.
«Все ищут работу...»
«Как жить?» — спрашивали себя и друг у друга крымчане в те первые недели «нового порядка». Чем зарабатывать, где доставать продукты, на какие деньги их покупать?
Кстати, о последнем беспокоиться не стоило. Весь период оккупации в Крыму основной валютой оставались советские рубли, причём торговцев, которые отказывались их принимать, штрафовали. У «новых хозяев» просто не было нужной денежной массы, чтобы исключить из экономической системы рубли. Хотя оккупационные марки в Крыму ходили, и рейхсмарки тоже особо удачливым «предпринимателям» попадали в руки.
Людям, работавшим, как бы сегодня сказали, в системе жизнеобеспечения и на значимых предприятиях, предписывалось вернуться на рабочие места. Остальным — зарегистрироваться на бирже труда, получить направление на работу. Медики, электрики, механики, водители, железнодорожники, рабочие заводов считались ценными кадрами, но уклонившихся от работы на «новых хозяев» ничего хорошего не ждало.
В Крыму остались, не успев эвакуироваться, сто сотрудников пожарных команд Симферополя, Алушты, Ялты, Керчи. Не сразу, но пожарные команды «новая власть» восстановила. Вот только являлись они... подразделением полиции. И после освобождения Крыма каждый пожарный, который во время оккупации занимался точно тем же, что и до войны, стал обвиняемым как сотрудничавший с оккупантами.
«Пришлось взять на себя эту стирку, т.к. обещали принести продукты и хлеба за работу, — упомянула в своём дневнике ялтинка Ольга Шаргородская, которой перепал заказ от немецкого офицера. — Проработала сегодня до опухоли рук. Обидно что приходится мыть грязь наших врагов... Сдала бельё, работала вместе с Коварской. Заработали по 2 куска мыла, по буханке хлеба и по 6 марок каждая».
«Все ищут работы — а нет её», — сетовала симферопольская учительница Ольга Жданович, которая тоже во время оккупации вела записи. Она описывала, как летит из окон школ имущество — помещения занимают немецкие солдаты. «Растерзанные книги лежат кучами во дворе. Народ ходит по колено в печатных листах и набивает ими мешки. Целые книги складывают отдельно. Вижу, как мальчик катает колесо от физического прибора».
Уже в ноябре прошли «реформы» в сельской местности. Оккупанты стремились сохранить колхозы и совхозы, создавая систему «государственных имений». Работали в них люди за натуральную плату, уйти из такой сельхозобщины было невозможно. Переезд в другую деревню или в город — по специальному разрешению.
«В деревне Кизил-Коба был проведён переучёт населения, — вспоминал житель Крыма Леонид Никонов. — Выяснив наличие людей, немцы заставили ходить их на лесозаготовки. В расклеенном по деревне распоряжении районный комендант грозил расстрелом за малейшее уклонение от работы. Староста всеми силами старался использовать приказание своих господ-немцев и заставлял работать даже детей и глубоких стариков».
Это был ноябрь — первый месяц оккупации. И всё ещё впереди: противотанковые рвы и ямы, заполненные телами убитых, погибшие в застенках, публичные казни, умирающие от голода и болезней крымчане. На базарах немецкие солдаты будут предлагать часы, снятые с жертв перед расстрелом, а полицаи — сбывать обувь, женские платки, детскую одежду.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
