Сначала были почти двое суток безвластия. Симферополь затянуло дымом, казалось, что он горел со всех сторон. Врагу, как было приказано, старались не оставлять ценного. Но на улицах люди были. Они устремлялись к консервному заводу, магазинам, складам в надежде взять хоть что-то из продуктов. Несли и везли на тачках мешки с мукой и сахаром, консервами, огромные банки с повидлом. А 2 ноября 1941 на улицах показались немецкие части. Как Симферополь пережил начало Великой Отечественной Войны, узнали krym.aif.ru
Точка отсчёта
В страшной хронике оккупации Симферополя всё-таки есть точка отсчёта жертв.
На улице Карла Маркса первых немцев встретили ребята из народного ополчения. Вчерашние школьники, которым незадолго до этого раздали винтовки и почему-то не приказали уйти в лес. «Бедные мальчики! Они так же, как и я, верили в победу родины, иначе они не подумали бы о том, что надо выступать с оружием в руках, — записал в своём дневнике 82-летний симферополец Хрисанф Лашкевич. — Так возле трупов и лежат их ружья и рассыпанные патроны. Поразительна меткость немцев: у убитых только по одной ране — на лбу или в сердце».
Первые повешенные — по одному подозрению в сопротивлении, появились уже 2-3 ноября. Они пытались уберечь своё добро от вражеских солдат, которые занялись разграблением города. То есть, было планомерное и организованное разграбление — этим занимались специальные подразделения. Описывали уцелевшее оборудование цехов и заводов, вывозили найденные продукты и промтовары. И были солдаты, вламывавшиеся в дома и хватавшие всё, что понравится.
Сразу после прихода фашистов жители принялись прятать и уничтожать всё, что напоминало о Советской власти: портреты вождей, документы о службе, похвальные грамоты. Даже учебники.
«Мать сожгла мои книги и дневники, что я никогда не прощу ей. Это произошло потому, что я собрал по её совету в чемодан, чтобы закопать их», — записал в новой тетрадке 2 ноября 17-летний Игорь Носенко. Этот юноша станет одним из руководителей комсомольской группы крымского подполья «Центр», и расстреляют его за два дня до освобождения города.
6 ноября в Симферополе вывесили приказ о цене жизни немецкого солдата: за каждого убитого — расстрел 50 заложников. И уже через несколько недель жители города увидели выполнение этого приказа. На улице Полигонной, в одном из заброшенных зданий, на мине подорвался немецкий солдат, осколками была убита лошадь из обоза. На следующий день к этому месту привезли 50 человек — обычных людей, схваченных на улице. Смотреть на казнь согнали жителей ближайших улиц: Полигонной, Братской, Выгонной. Их же потом и заставили закапывать тела.
Самое страшное произошло в декабре. На сборные пункты было приказано явиться крымчакам, евреям, цыганам. Официальная версия — выселение в другие районы, на сельхозработы. Собранных вывезли на 10-й километр шоссе Симферополь-Феодосия и расстреляли в противотанковом рве. Это место стало братской могилой, по разным оценкам, для 15-25 тысяч человек.
Из дневника жительницы Симферополя Ольги Жданович-Драгановой:
— На мою просьбу не ходить на сборный пункт подруга подвела к окну и показала на телеграфный столб, где висел труп мужчины. «А знаешь, что на дощечке было написано: «Так будет с евреями, которые не явятся»...
Я пошла с ними к месту явки, Медицинскому институту... Мужчины мрачно курили, женщины многие плакали. Никто не знает, куда их переселяют.
Люди «второго сорта»
Предметом первой необходимости стали свечи и лампы: керосиновые, масляные, жутко воняющие карбидные. Большинству крымчан приходилось довольствоваться исключительно этим освещением, так как к электросетям подключать дома горожан было запрещено. Даже в тех домах и квартирах, где становились на постой немцы и румыны, при этом не выгоняя на улицу хозяев, электричество полагалось только для комнат «квартирантов».
Осенью 1941 крымчан обязали, под страхом смерти сдать «лишние» продукты. В приказе немецкого командования, распространенного по крымским городам, ясно было написано: «Кто будет иметь продуктов больше установленной нормы, либо, зная про существующие запасы продуктов, не уведомит об этом, будет казнен». Ходить в села, чтобы менять вещи на продукты, немцы то и дело запрещали. Впрочем, такие экспедиции то и дело заканчивались конфискацией съестного, если «мешочник» попадался патрулям.
Сначала по карточкам симферопольцам выдавали зерно — то самое, которое не успели сжечь при отступлении советские войска, зато его испортили, облив керосином. Для себя немцы признали зерно непригодным, для гражданского населения — приемлемым. Этот хлеб, надолго оставлявший во рту специфический привкус, симферопольцы так и звали: «керосиновый».
Можно сказать, что в то время средоточием жизни в Симферополе был базар. Торговать там разрешалось по средам, субботам и воскресеньям с 8 до 14 часов. Там было запрещено продавать мясо, спирт и алкоголь, вещи, которые могли быть отнесены к военному имуществу, а также табак — его полагалось сдавать в заготпункты.
Упоминавшийся уже Хрисанф Лашкевич на базаре, по его словам, «спекулировал жирами». Выменивал на вещи, а потом перепродавал масло, сало, лярд — на разницу и существовал. Он приводил «натуральные» цены того времени: полпуда зерна за хорошие брюки, валенки с галошами — два пуда муки, золотое кольцо с драгоценным камнем — два пуда муки и два килограмма смальца.
Торговля, в основном, проводилась за советские рубли. «Твёрдой» денежной единицей считались немецкие марки, редкая европейская валюта. Ходили оккупационные марки, выпускаемые специально для захваченных территорий, соотношение их к рублю было 1:10. Но «новой» денежной массы не хватало, поэтому оккупационные власти несколько раз выпускали приказы: принимать в обязательном порядке рубли как средство платежа. За меновую торговлю и отказ брать рубли наказывали.
Стакан семечек стоил десять рублей или одну марку. Булка хлеба — 150-200 рублей, сахар или коровье масло — тысячу рублей килограмм, морковь и капуста — 25 руб/кг, картофель 30-40 руб/кг, мука 120 руб/кг. Официально работающий человек мог получить зарплату в 200-300 рублей в месяц.
Из воспоминаний жителя Симферополя Виктора Афанасьевича Баева, в 1941 г. ему было 9 лет:
— Мальчишки, и я в том числе воровали у немцев хлеб, у румын — мамалыгу. Стоит на улице полевая кухня, повар-румын выворачивает котел с кукурузной кашей на фанеру, она густая, тут же застывает, похожая на громадный пирог — и начинают ее ниточкой на порции нарезать. А мы стоим, выжидаем, когда повар отвернётся. А отвернётся — мы хвать, и бежать!
Просто жили
В послевоенных анкетах — а их приходилось заполнять часто — при приёме на работу, вступлении в общественные организации и т.д, была строка: «находился ли на оккупированной территории». И тем, кто отвечал утвердительно, приходилось отвечать на вопрос о том, чем занимался. А что мог сказать человек? Жил. Старался спасти своих детей, своих родных.
Те герои сопротивления, о которые написаны книги — примерно 10% всего населения. И примерно столько же было явных, не скрывающихся предателей, служивших оккупантам. Остальные выживали. Медики, электрики, слесари и другие ценные специалисты вынуждены были работать по специальности. Безработные — регистрироваться на бирже труда, их посылали на самые тяжёлые работы.
Социальное обеспечение в оккупированном городе было. Но охватывало, в первую очередь, фольксдойче — людей с немецкими корнями. Во вторую — тех, кто имел «правильную» национальность. В Симферополе, например, был открыт специальный магазин для украинцев, которые зарегистрировались в управе. К чести многих горожан, формально имеющих право покупать там продукты по сниженным ценам, они отказались от этой преференции. Но многие и не отказались...
Открытые при оккупантах дом для престарелых и два детдома были, скорее, демонстрацией «заботы», нежели тревогой за старых и малых. Что такое три десятка мест для стариков и полсотни для детей?
Появилось несколько общественных столовых — но только для тех, кто был официально трудоустроен и получил карточки. Кстати, очень быстро симферопольцы узнали, что такое платная медицина. Приём у врача — 4 рубля, день в стационаре — 10 рублей. Венерические болезни лечили бесплатно...
Через несколько месяцев после оккупации, видимость нормальной жизни была выстроена. Работало несколько школ, училища, музыкальные курсы, проводились футбольные матчи и концерты. Даже собран был оркестр Симферопольской вспомогательной полиции под управлением капельмейстера Максима Тюртюбина, который иногда играл в садике возле Ортскомендатуры. Летом 1942-го открылся кинотеатр «Крым» для гражданского населения.
А за этой иллюзией были страх, смерти, потери. После освобождения Симферополя в нём осталось из почти 147 тысяч населения всего 67 тысяч.