Закрытых театров не было. Режиссер из ДНР – об игре на сцене под обстрелами

Ирина Лаптева. / Из архива

Двадцатилетние девушки должны мечтать, любить, смеяться. Гулять с подружками, ссориться и мириться с родителями. Смотреть на звёздное небо с росчерками метеоров, загадывая желание, ждать «того самого» своего человека. Это же не про них — винтовка с оптическим прицелом, скрипящая на зубах земля, саднящее после очередного выстрела плечо?

   
   

Из Донецка в Крым привезли спектакль... о правде. Военной, страшной, неприглядной, пронзительной. О тех, кого навсегда изменили события последнего десятилетия. И, пожалуй, эту правду вряд ли у кого-то получилось бы донести достоверней, чем у коллектива Донецкого молодёжного театра. О том, кому во время боевых действий нужно искусство, «АиФ-Крым» поговорили с режиссером-постановщиком спектакля «Шахтёрская дочь» Максимом Ждановичем.

Важно, чтоб «пробрало»

— Правда ли что все театры Донецка продолжали работать, когда начались обстрелы города ВСУ?

— Закрытых театров не было. Одно время, совсем короткий период, работали без зрителей: шли репетиции, восстановление репертуара. Наш театр, к счастью, от обстрелов не пострадал. А недалеко от Музыкально-драматического было попадание, был повреждён служебный вход, вылетели окна. Осенью 2014 года открылись театральные сезоны.

— При том, что «прилететь» могло, когда угодно и в любое место?

— Мы воспринимали это... по-бытовому как-то. У моих родителей квартиру разбило, у актёра нашего на Петровке был дом — разрушило, мы с ребятами ездили помогать восстанавливать.

Человек, оказывается, привыкает ко всему. И это страшно. Порой, к сожалению, забывает, что было что-то хорошее. Иногда привыкает к плохому и живёт в этом.

   
   
Режиссёр-постановщик Максим Жданович. Фото: Из архива/ Ирина Лаптева.

— А были ли заполнены залы?

— Мне кажется, людям тогда это было очень нужно. Была потребность в культуре, в искусстве. Мне показалось, что тогда театр воспринимался как праздник на фоне жутковатой обыденности. В соцсети организовалась группа театралов, люди делились впечатлениями, обсуждали спектакли, переписывались друг с другом. Даже стали кооперироваться для поездок в театр. Те, у кого были автомобили, брали с собой соседей по микрорайону или живущих по дороге к театру. Самая большая проблема — добраться.

— В каких спектаклях, по-вашему, была потребность?

— Я не могу ответить за весь театр, поэтому скажу только о себе. Мне интересно ставить то, что касается вечных вещей. Грустно, когда люди забывают про совесть, милосердие, долг — и об этом хочется всегда говорить. Ставили «Левшу», «Ревизора», «Вечно живые» по пьесе Виктора Розова: разнокалиберные спектакли, от трагифарса до больших драматических вещей.

Если говорить о зрителях, то они — в разных лагерях. Одни хотят отвлечься, забыться, посмеяться. Другим важно, чтобы «пробрало», чтоб достали из них самое сокровенное, выстраданное.

Но моё личное мнение — театр не должен отвлекать и расслаблять. У нас и так слишком много развлечений в жизни. Для расслабления можно сходить в бильярд поиграть, в боулинг, отправиться в кафе. А театр, даже развлекая, должен что-то доставать из человека.

Сцена из спектакля «Шахтёрская дочь». Фото: Из архива/ Ирина Лаптева.

— Ещё год назад мы говорили о том, что мы не видим литературы и пьес о том, что происходит сейчас. О героях, о простых людях, которые защищают свою землю. А теперь, такое впечатление, что грянула мода — и далеко не все эти произведения выглядят достойно...

— Да, литераторы разного уровня спешат «вписаться в тренд». Есть отличные вещи, есть проходные, есть посредственные. А есть большое «наследство» — произведения о той, Великой Отечественной, войне. Другие места действий, обстоятельства — а люди те же. И чувства у них такие же, и понимание того, как они ощущают себя в этом мире.

Актуальность же обозначается темами, идеями — за что мы, против чего, что надо воспевать. Думать, сравнивать осознавать, переживать — это всегда сложно, иногда и больно. Но если мы ищем возможность только посмеяться и развлечься. То превращаемся... во что-то невнятное, смешливое, болтающееся там, куда ветер подует. И забываем какие-то главные вещи.

Кстати
Донецк является городом-побратимом Симферополя. Соглашение об установлении постоянных дружественных связей для взаимного ознакомления с жизнью, историей и культурой было подписано в 2007 году. В администрации Симферополя хранятся не только документы об этом, но и подарки, сделанные городу. Среди них — символический ключ от города, обвитый розой — его выковали донецкие мастера. А в 2017 договор о побратимстве был подписан ещё раз, когда Донецк уже был столицей независимой республики.

Плечом к плечу

— Спектакль, который Донецкий молодёжный театр привёз в Крым — как раз о главных вещах?

— О событиях в Донбассе, о войне, развязанной против мирных людей. Анна Ревякина — автор поэмы, которая легла в основу постановки, упоминала, что общалась и со снайпером, и был прототип «шахтёрской дочери» — юной девушки, которая ушла защищать свой дом.

— Как изменился Донецк?

— Он отстраивается. Понятно, что с учётом всех нынешних возможностей. Пока ещё это не тот город, который был «до». Высаживают наши знаменитые розы, но не хватает людей, видны следы войны — иногда грустно смотреть. Но надеюсь, что когда-нибудь наш город снова расцветёт.

— Верно ли впечатление, что сами жители города стали более сплочёнными?

— Уже, пожалуй, нет. Сильная консолидация была в 2014-2016 годах. Тогда весь народ сплотился. Идущие по своим делам прохожие видели, как в каком-то из домов очищают бомбоубежище — а они были захламлённые и заброшенные — и присоединялись к работе. Ставили тут же сумки, и начинали выносить мусор. Автобус стоит, дожидаясь тех, кто обычно на нём в это время ездит. И останавливается по пути, водитель спрашивает людей, кого куда подвезти. Вот тогда чувствовалось, что мы — «плечом к плечу». Но чем спокойнее и лучше становилось, тем реже это ощущалось.

Сейчас видно, как идёт расслоение на тех, кто «болеет» за свой город, свою страну — и тех, кто ищет шанс поудобнее устроиться в жизни.

— Получается, что сытый и довольный человек менее чувствителен к нуждам окружающих?

— Выходит, что так. Не могу понять, почему человек в радости и счастье не может точно так же относиться к другим? Вот почему у нас принято делиться только своим горем, а не счастьем? И каждый раз нас надо окунать в какую-то беду, чтобы мы отрезвились, прочувствовали, сплотились и рванули на помощь.

— Как относитесь ещё к одной тенденции: паломничеству «засветившихся» в разных скандалах медийных личностей в Донецк? Потом они фактами таких путешествий даже козыряют.

— Донецк сейчас — относительно безопасный город. Как и остальные регионы, в том числе Севастополь и Крым. Потому, что «прилететь», в теории, может, куда угодно.

И нет никакой запредельной храбрости в том, чтобы приехать в наш город.

Немного раздражает эта мода. С другой стороны, конкретный человек и его поступки в моих глазах не изменятся. Если ты приехал что-то полезное сделать — молодец. Если изначально был здесь и помогал — достойно уважения. Но когда приехал и это ставишь себе в заслугу... Миллион человек в Донецке живёт: чем ты лучше их?

— Часто бываете в Крыму?

— Когда-то с коллегами часто выезжали под Керчь, жили там в палатках. На отдых, конечно, ездил. С тех пор — прекрасные воспоминания о море, солнце, горячих чебуреках, мидиях.

На гастролях здесь были. В этом году, благодаря поддержке Президентского фонда культурных инициатив, снова привезли спектакль. Не думаю, что удастся посмотреть какие-то достопримечательности, все дни плотно заняты репетициями.

О чём спектакль
Театральная постановка «Шахтёрская дочь» создана по поэме Анны Ревякиной. Главная героиня — девушка Мария. Её отец-шахтёр Николай в 2014 году ушёл защищать родной город. Каждый день семья ждёт его, отгоняя страшные мысли о судьбе своего мужчины. Но Николай погибает. И тогда на передовую отправляется Мария. Она — снайпер. Каждый выстрел, каждый крестик в блокноте, где она отмечает убитых врагов, заставляет её снова и снова осознавать, что идёт братоубийственная война. Что люди, которых она видит в прицел своей винтовки, в других обстоятельствах могли быть её соседями, земляками. Последний убитый, парень с рыжей бородой — «братом, другом и даже ближе». Мария за свободу своего города заплатила не только жизнью, но и душой.