Такое разное море
Дома, в Саках, море для Руслана Куракова было обычным, просто частью того, что его окружало. Как знаменитая скульптура динозавра у пруда санатория или церквушка с куполами цвета морской волны на автостанции. Но однажды он увидел его где-то на Южном берегу — совсем другое, где-то у горизонта сливающееся с ослепительно-синим небом.
В школе он «баловался» — сидел за своей задней партой, шариковой ручкой изрисовывал тетрадки, вызывая гневные монологи своих учителей. А о том, что можно стремиться к чему-то большему, он тогда не догадывался. Заботы были другими, рос без отца, ещё мальчишкой сам стал зарабатывать — все-таки летом город у моря такую возможность предоставлял. Если бы тогда кто-то сказал Руслану, что он захочет стать художником — вряд ли бы он в это поверил.
Чтобы перейти к акварели и маслу, самоучкой постичь азы живописи, ему понадобилось два года и три месяца, которые он провёл в колонии. За это время Руслан еще освоил и масштабную живопись, расписывая стены разных помещений колонии. На них теперь — море, охватившее мыс с причудливой скалой, одинокое дерево, цепляющееся корнями за сухую каменистую землю. А ещё — море, подсвеченное закатом, лесные поляны, окаймленный камышами пруд на опушке… Эти его работы в колонии останутся после того, как Руслан ее покинет.
«У меня есть мечта: вернуться домой и работать, — рассказывает он. — За двадцать шесть лет своей жизни в Саках я ни разу не слышал, чтобы там искали художника-оформителя. А теперь там есть вакансия! Очень надеюсь, что она меня дождется. Может быть, возьмут, посмотрев на снимки моих работ».
Ждать осталось два с небольшим года. Может быть, меньше — если применят условно-досрочное освобождение.
В окружении святых
Михаил устраивается за столом, раскладывает нехитрый инструмент. Над ним, на полке — Богоматерь с младенцем, Николай-угодник, копия «Троицы» Андрея Рублёва, портрет Святого Луки, особо почитаемого в Крыму. Только сам Михаил Соломахин мог бы рассказать, к чему обязывает такое окружение, какие мысли и чувства вызывает каждая взятая в руки икона. Но это очень личное. Куда свободнее он рассказывает, как «одевает» образы в оклады, превращая тонкий лист металла в замысловатое изящное кружево.
«Заниматься чеканкой начал семь лет назад, — вспоминает он. — В тюрьме увидел, как ребята это делают. Смотрел, учился, какие-то приёмы перенимал». Чеканка требует терпения и фантазии. Сначала Михаил набрасывает эскиз, затем переносит его на металл и продавливает линии инструментом. И появляются замысловатые переплетения цветочных гирлянд, бутоны и листья, складки одежды, виньетки и узоры, инкрустированные цветными стеклами. Если нужен цвет, чеканка покрывается стойкой краской.
На один оклад маленькой иконы у Михаила уходит день-два. Бывают работы посложнее, забирающие куда больше времени. Чеканщик свои руки «приложить» может к многим поделкам, Михаил делал шкатулки, классические декоративные чеканки, но считает, что нужно остановиться на чём-то одном, чтобы совершенствоваться.
Он, считающий себя человеком верующим, выбрал оклады. За то время, что провёл в колонии, число своих работ подсчитал приблизительно: около тысячи. Сможет ли он заниматься чеканкой, когда выйдет? Михаил пожимает плечами: прокормиться ремеслом практически невозможно. Как и найти хорошую работу — говорит, уже пытался, и… снова вернулся в колонию.
Деревянные рыцари
И от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл… Симпатичный Колобок-солонка был первой работой по дереву, которая вышла из рук Дмитрия Зенкова. Это было лет пятнадцать назад, когда он впервые попал в колонию. За что отбывает нынешний, двенадцатилетний срок, спрашивать не хочется. Видно, что не в его характере сетовать на то, как жесток и несправедлив окружающий мир.
За те годы, что он провёл в местах лишения свободы, Дмитрий превратился, практически, в профессионального художника-резчика. Его «конёк» — шахматы ручной работы. Ему, конечно, не увидеть, какие баталии разыгрываются на шахматных досках его работы, как рыцари и пехота сминают ряды противника. Зато в его исполнении ни одно деревянное войско не похоже на другое. «Белые» и «черные» получаются, когда мастер выбирает дерево разных пород, а сами фигурки только покрывает лаком, чтобы была видна натуральная фактура дерева.
«Эскизы я никогда не набрасываю, — объясняет он. — Каждая фигурка продумывается, и весь замысел — в голове. А вот как выглядит снаряжение и оружие персонажа той или иной исторической эпохи, узнаю из иллюстраций в книгах и журналах. В колонии – хорошая библиотека, за это время просто «заболел» историческим костюмом».
За это время знаний о Средневековье накопилось солидно. Тем более, что Дмитрий старается достичь максимальной достоверности — чтобы каждая застежка или деталь конской сбруи были видна. «Одной партией шахмат я занимался почти два года, — вспоминает Дмитрий. — Работа была очень тонкая, «прорисовывал» каждый локон, каждую черту лица».
Иногда заказчики хотят на шахматной доске видеть не средневековые сражения, а натуральный Армагеддон: Зенкову приходилось вырезать шахматы на тему битвы ангелов с демонами. Однажды пришлось сделать шахматы, где одна сторона была представлена древними римлянами, а другая… моджахедами. Резчик жалеет, что так и не осуществилась задумка сделать шахматы на морскую тему — с Нептуном, тритонами, русалками, морскими коньками. Сейчас работает над шахматами с персонажами из компьютерных игр. Время на самую сложную и тонкую работу есть…
«В разное время были у нас и художники, и поэты, и музыканты, и актёры — даже когда-то существовал свой театр, художественная самодеятельность. Начальники отрядов, если узнают, что человек проявил склонность к какому-то делу, стараются дать ему возможность попробовать свои силы. Материалами обеспечить нетрудно — кисти, бумага, краски есть, в отходах производства можно выбрать дерево разных пород, обрезки жести для чеканки, и так далее. Особенность наших талантов в том, что многие «нашли себя» именно здесь: в колонии их «зацепил» какой-то вид творчества, они стали им заниматься. Мы здесь хоть и не специалисты-искусствоведы, но видим, как они стараются, как лучше и лучше становятся работы. С другой стороны, нельзя не отметить, что «творческих личностей» стало всё-таки меньше. Для того, чтобы человек в условиях несвободы ощутил потребность как-то выразить себя через искусство или ремесло, необходимо время. А сейчас стало больше молодёжи, отбывающей относительно небольшие сроки за преступления, связанные с наркотиками. Пока они приходят в себя — физически и психологически, им не до творчества. А там они выходят на свободу и, как ни печально, часто возвращаются к прежним знакомствам и занятиям.