«Настоящим прошу уточнить и выдать мне справку, в том, что: в бытность немецких захватчиков в г. Симферополь, моя семья — жена Грач Евгения Зельмановна и 3-е детей — дочь Нина 10 л., сын Деви — 6 л. и сын Ясь 4 л. были расстреляны…». Лев Грач, написавший это заявление в конце июня 1944 года, вернулся домой, в Симферополь. В дом № 16 по Пушкинской, в 18-ю квартиру, где уже жили чужие люди. Ходил по соседям, слушая, какими были последние дни его жены, дочки и двух сыновей. Вот, в нескольких строках, одна трагедия — из многих тысяч.
Уже «жили при немцах»
Наталья Дремова, «АиФ-Крым»: Какая обстановка была в Крыму в последние недели перед оккупацией?
Михаил Кизилов: С одной стороны, сохранялось спокойствие, его формировали газеты, радио, выступления первых лиц на митингах. Люди жили в уверенности, что полуостров «не сдадут», да и к паникёрам, распространителям слухов, применялись самые суровые меры. С другой, здравомыслящие головы в правительстве осознавали, что немецкие войска приближались к Крыму, и захват его — дело недалёкого будущего. Где-то с июля 1941-го была организована систематическая эвакуация крымчан, в её рамках было вывезено около 20-30 тысяч евреев. Если довоенное население Крыма составляло около 65 тысяч евреев и крымчаков, то перед началом оккупации их осталось около 40 тысяч. Учесть надо и мужчин, ушедших на фронт — там, как ни странно звучит, было больше шансов уцелеть, чем во время нацистской оккупации полуострова.
— Немцы объявили регистрацию для евреев и крымчаков, почему люди послушно шли регистрироваться?
— Здесь, на полуострове, были местные крымские евреи, а также переселенцы, в том числе и из западных губерний Российской империи. И те, и другие, «жили при немцах». Приехавшие с запада видели их во время Первой мировой войны, а крымчане — во время непродолжительной германской оккупации полуострова 1918 года. Так вот, этот период все — а особенно евреи, вспоминали как… период некой благословенной тишины. Приходили красные — вешали и расстреливали, белые им в этом не уступали, и зелёные занимались тем же. Я как-то писал об этом — так сколько было критики по поводу того, что я замарал светлый образ благородных господ офицеров! Вы знаете, еврею абсолютно всё равно, кто его убивает — пьяный матрос или благородный белый офицер: он-то сам жить хочет. Так вот, тогда немцы смогли установить порядок.
— И крымчане рассчитывали на «строгого, но не жестокого» немца?
— Некоторые евреи и крымчаки пытались купить русские паспорта, переселялись туда, где их никто не знал, искали варианты фиктивного брака…
— Или прятались. Как, например, симферопольский старожил, библиофил и бухгалтер Евсей Гопштейн. Его спрятала русская женщина, Варвара Максимова, позднее получившая за этот подвиг звание Праведника народов мира. Всю оккупацию Гопштейн провёл взаперти, записывая всё, что удавалось узнать от своей спасительницы. Но таких людей были единицы.
— А какой была реакция остальных симферопольцев?
— Нееврейское население к регистрации евреев отнеслось спокойно: собственно, всем надо было её пройти, пусть и в иной форме — становиться на биржу труда, получать аусвайсы. А вот когда евреев стали заставлять нашивать на одежду звёзды Давида, когда запретили ходить по тротуарам, обязали при встрече с немцем стоять с опущенной головой — пока оккупант не пройдёт мимо, тогда об этом стали говорить с ужасом.
Старый город Симферополя по факту был еврейским местечком. Если в целом по городу евреев было процентов десять, то здесь — 30-40. Все друг друга знали, все евреям сочувствовали. Мы знаем, что к пунктам сбора еврейские семьи провожали друзья и соседи. Но прощались-то они с ними как с уезжающими неведомо куда! Никто и представить не мог, что их на деле безжалостно расстреляют. А слухи о том, что в действительности произошло, появились где-то после 12 декабря. Шли они в основном от шофёров, которые вели грузовики к противотанковому рву и от полицаев, стоявших в оцеплении.
Лучшее и худшее в людях
— Почему в Симферополе не было, как в других местах, отселения в гетто, вывоза куда-то?
— Причиной проведённой немцами в сжатые сроки «акции» в Симферополе, как выяснилось на Нюрнбергском процессе, было стремление освободить помещения для размещения немецких военных.
— Это правда. По оставшимся воспоминаниям очевидцев мы знаем: были случаи, когда в квартиры евреев приходили соседи и на глазах хозяев забирали какие-то вещи — были уверены, что те не пожалуются. Или шантажировали тех, кто жил по чужим документам, вымогали деньги, продукты. Но ведь были и другие.
Как бы печально не звучало, но случаи, когда евреев укрывали — единичные. Всё-таки это было смертельно опасно, за это расстреливали вместе с семьёй. Но вот покормить, снабдить продуктами, одеждой, деньгами, просто пожалеть — такое встречалось часто. Большая часть такой помощи и редких попыток спасти приходились на более позднее время. Ведь только после декабрьских расстрелов в Симферополе крымчанам стало ясно, какая судьба уготована евреям, крымчакам и цыганам.
— Но не все же послушно шли на казнь, были какие-то попытки сопротивления?
— Понимаете, сидя в мягком кресле в тёплой комнате, легко рассуждать о таких вещах. Для начала вспомним, что мужчины в основном были на фронте. Женщины, дети, подростки, старики — как они могли сопротивляться? Когда в твоё жильё вламывается несколько вооружённых людей, заставляют сесть в машину (так действовали фашисты в Старом городе, из остальных уголков Симферополя люди добирались на пункты сбора самостоятельно — ред.), а потом везут к противотанковому рву. И куда ты денешься затем из оцепления? Могу вспомнить из активных случаев сопротивления еврея, которому дали лопату, чтобы засыпать только что расстрелянных людей — он этой лопатой успел отсечь ухо немецкому солдату. И, конечно, тут же погиб. Несколько человек, уже стоя во рву, стали петь «Интернационал». Были такие, которые до последнего мгновения сыпали проклятьями в адрес карателей и говорили: «Да здравствует Советский Союз!». Был старик-крымчак, который, защищая жену, убил посохом немецкого солдата. Навеки в памяти останется подвиг молодого крымчака Ноя Ломброзо, который, убив немецкого офицера, забрал его пистолет и переоделся в нацистскую униформу. Потом, взяв машину, он обстрелял колонну, в которой везли на расстрел его родственников, убив при этом двух немцев, после чего его прошили очереди немецких автоматчиков.
— В немецкой оккупационной прессе уже после массовых расстрелов и «зачистки» Крыма продолжали появляться антисемитские статьи. Зачем?
— Лепился образ врага из советской власти, которая, по утверждению авторов этих статей, состояла из евреев. Для любой тоталитарной диктатуры обязательно нужен внешний враг, и евреи были удобной мишенью. Не исключаю, что отчасти все эти публикации должны были убрать у обывателя моральный гнёт из-за «решение еврейского вопроса». Если представить убитых какими-то не такими, не полноценными, не достойными жить, в душе можно и оправдать массовые казни, и любые другие преступления.
— Что-то знакомое…
— Как раз это мы наблюдаем сейчас на Украине, в Польше, странах Прибалтики: за 20 лет после развала СССР они успели воспитать новое поколение, ненавидящее Россию и её граждан, отрицающее общую историю. Просто теперь выбрана другая мишень, теперь из русских пытаются делать «неправильных» и «недостойных».
— Много лет подряд 11 декабря симферопольцы собирались у бывшего противотанкового рва, вспоминали всех, кто стал жертвой нацистов. Но в прошлом году в Симферополе ещё и прошёл «Марш живых» — шествие по центральным улицам. Как вы относитесь к тому, что он может стать традицией?
— Казалось бы, старшее поколение уходит, всё меньше людей ту трагедию должны ощущать как свою личную. Но тут ситуация развивается, как и с «Бессмертным полком»: дети, внуки, правнуки, не хотят забывать, отстраняться, считать те события чем-то далёким. С каждым годом мы видим больше молодёжи, известных людей, посещающих мемориал жертвам расстрелов. И, думаю, «Марш живых» подчёркивает, что нам это нужно: знать об ужасах нацизма, помнить о безвинно убитых.