В войну письма были тем волшебством, которое придавало сил, уверенности, желания жить. Шли весточки на фронт. А в городах, сёлах и деревнях почтальоны несли от дома к дому долгожданные треугольники. С передовой писали, в основном, скупо, больше задавая вопросы, интересуясь роднёй или знакомыми.
Известный петербургский коллекционер Владимир Ёлкин письма военных лет стал собирать, чтобы сберечь для истории. Его отец воевал — и вернулся с фронта. Мать попала в оккупацию — но выжила. Война задела его семью, но многим пришлось намного хуже…
Как-то вместе с коллегами Владимир Ёлкин подсчитал, что за 1418 дней войны советские люди отправили и получили больше семи миллиардов почтовых сообщений! Сейчас в коллекции Владимира Ивановича тысячи военных писем. С «АиФ-Крым» он поделился копиями некоторых из них: тех, которые были адресованы моряка-черноморцам или написаны ими.
«Милый, не беспокойся!»
«О нас, милый, не беспокойся, мы живём и работаем по-старому. Слава Богу, здоровье у нас хорошее. Мамочка сегодня выходная, сейчас спит на моей койке. А я решил написать тебе письмо…»
Осознать, насколько эти строчки наполнены любовью и нежностью, можно не только потому, что отец взрослого сына называет Алюнечкой, «славным сынушкой». Письмо было написано 2 апреля 1942 года в Ленинграде.
В тот день там разорвалось больше 1,2 тысячи вражеских снарядов. На карточку рабочего или служащего давали 400 грамм хлеба. Столовые усиленного питания откроют только к концу месяца. В выстывших квартирах лежат мертвые, которых некому хоронить.
И ни слова об этом в письме! Сыну, который на фронте, нужно знать, что мама недавно написала ему. Что есть известия о знакомых. Что в Ленинграде весенняя погода, но по утрам сильно «поддувает» — зато грязи нет.
Отправитель — Василий Потапов. Обратный адрес «почтовый ящик». А сына звали Олегом.
На конверте приклеен листок с нацарапанными чернилами словами: «Доставить адресату… невозможно». Письмо пробиралось из Ленинграда к Чёрному морю. А Олег Потапов, служивший радистом на одном из сторожевых катеров ЧФ, был на боевом задании. Судно конвоировало транспорт. Катер со всем экипажем погиб 15 апреля 1942-го. О месте, где похоронен Олег, написано так: в море.
«Будь здоров, наше счастье. Пиши все-таки чаще своим одиноким старичкам», — так заканчивается письмо, так и не вручённое адресату.
Высылали деньги
Весной 1942 года почтальон в Ташкенте вручил Анне Ильиной открытку с видом набережной Евпатории.
«Нюша! Отсылаю тебе немного денег. Думаю, тебе хватит на некоторое время. Сам обустроился нормально. Пиши подробнее! Целую, Гарик». Адрес отправителя почти не читаем из-за расплывшихся чернил. Просматривается только: «морская… 1137…».
И офицеры, и рядовые пользовались возможностью перевести с фронта деньги своим семьям. Даже несколько десятков рублей, которые получали краснофлотцы (у них была своя надбавка), была существенной помощью.
ЧФ, полевая почта 1137, часть 530: таким был адрес Алексея Громова. Он отправил зимой 1943 года открытку с видом севастопольского памятника Погибшим кораблям в Алма-Ату.
«Гуля, привет тебе с фронта! Не мог тебе писать раньше, был на рейде. А вот вернулись, и сразу отвечаю на твоё письмо. Подцепил небольшую простуду, но уже полегче. Письма идут с большим опозданием. Деньги я попросил послать Сашу. Привет от меня всем…» Скорей всего, в Алма-Ату эвакуировалась семья краснофлотца, и он тоже старался её поддержать деньгами.
Василий Гаврилов, военнослужащий ЧФ, писал своему товарищу Максиму Звонарёву, оповещая о ком-то из родных или друзей: «Галка написала, что доехала с институтом на Урал». Чернила расплылись, можно разобрать упоминание о «паре снимков для фронтовой газеты».
Главное — жив!
Фронтовые письма до нашего времени сберегли в немногих семьях. Нередко молодёжь, просматривая публикации о письмах с войны, разочарованно вздыхает: а где описания военных будней? Где рассказы о подвигах и героизме? Сплошные: «как вы?», «передайте привет дедушке, бабушке, племяннику…», «как посеяли…», «что на заводе», «расти, учись, слушайся маму».
Но этих «не героических», коротких весточек, часто написанных в перерыве между боя, очень ждали в тылу. Само письмо означало, что пославший его жив. И не хотелось думать о том, что пока шло письмо, случиться могло всякое.
«Казённого» письма в настоящем конверте боялись. Чаще всего там оказывалось извещение о гибели или пропаже без вести. Среди «черноморских писем» есть и такое. Полученная Еленой Демковой в мае сорок третьего похоронка на мужа, майора Василия Хрычикова. Формулировка — «при исполнении служебных обязанностей». Слушатель-пилот погиб на аэродроме.
Сохранилось его письмо сыну из Севастополя: «Всё время стремлюсь к тебе, и всё время моё захватывает работа… Здесь мне трудно с сердцем, т.к. всё горки и мучает отдышка, не хожу, а ползаю. Стараюсь «голосовать», чтобы подвезли в горку, подвозят часто. На улице весна и подают подснежники. Мой дорогой сынок, как я скучаю без твоих писем…»
А вот две другие открытки военного времени из Крыма.
Обе в какой-то степени символы.
Первая — от сакчанина Журавлёва в Молотовскую область. Он писал эвакуированным друзьям, семье Шпаковских. Журалёв сетовал, что уже месяц как не получал писем, поэтому своё послание отправляет на адрес общего знакомого. Главное в этой открытке — дата: 20 октября 1941 года. Уже идут бои на Перекопе, через девять дней в Саках будут немецкие войска…
Вторая открытка-символ из коллекции Владимира Ёлкина из Керчи, отправлена через три месяца после освобождения Крыма, в августе 1944-го. Девочка, пережившая оккупацию, радуется первой весточке от брата-фронтовика, Анатолия Скопинича:
«Дорогой Толичка! Я получила вчера твою открытку, на которую отвечаю тоже открыткой… Толичка, скоро я уже пойду в школу. Мы живы и здоровы. Оставайся жив и здоров. Я хочу не терять с тобой переписку. Лика».
Хрупкие листки с карандашными или чернильными строчками когда-то были для тех, кто их получал, самым дорогим сокровищем. Часто — единственным, что оставалось от дорогого человека.