Солдат из румынской 10-й пехотной дивизии в тот день вывезли под Евпаторию «для обучения». Где-то в начале одиннадцатого утра они увидели, как к противотанковому рву, рядом с которым находились военные, подъехали автобус и машина. Один из солдат — Казац Опостол имел обыкновение отмечать в своей записной книжке все примечательные события.
«Сошла экзекуторская полиция и зарядила винтовки. После чего они выволокли женщину с грудным ребёнком на руках и двумя другими детьми 5-6 лет и расстреляли их», — записал он 21 апреля 1942 года. И ниже добавил, что в тот день он видел, как расстреляли всего 24 человека: трое из них были детьми. А мужчин насчитал всего двух.
Сейчас уже не узнать, чем провинились перед немецкими оккупантами эти люди. Может, имели воевавших на фронте родных. Или нарушили какие-то предписания «новой власти».
Среди недавно рассекреченных документов из архива УФСБ России по Республике Крым и городу Севастополю немало таких, которые рассказывают о том, как фашисты «обустраивали» жизнь жителей полуострова. В их глазах это был просто «человеческий ресурс», которым надлежало рационально пользоваться. И без всякой жалости «убирать» тех, кто проявлял непослушание или непокорность.
«Подозрительны все»
В многочисленных книгах и фильмах, где действие разворачивается на оккупированной территории, часто герои — партизаны, подпольщики, разведчики, связные — появляются на «явках» по ночам. Такие визиты были смертельно опасны. Впрочем, как и передвижения днём — особенно в сельской местности, где каждый человек на виду.
«Гражданское население проверять на улицах и дорогах вне поселения, — говорилось в одном из приказов немецкого командования в Крыму, в декабре 1941-го. — Каждого, оставляющего поселение или прибывающего в него, задерживать, обыскивать, устанавливать цель передвижения. Лица, передвигающиеся ночью или появляющиеся в поселении, или оставляющие его по боковым дорогам, всегда подозрительны».
С начала 1942 года оккупационные власти в Крыму установили режим, полностью лишающий жителей возможности свободного передвижения. В деревнях и сёлах жители, желающие принять к себе родственников или знакомых, обязаны были уведомить старосту, сообщить в подробностях о них. В каждом доме назначался «надёжный жилец, который отвечал за пребывание в доме каждого постороннего лица». Выход из своего поселения запрещён, разрешение надо выпрашивать в ортскомендатуре.
В городах в каждом доме тоже были осведомители, которые бдительно присматривали за соседями и их гостями. О подозрительных знакомствах сообщали.
«Запертые» в городах люди уже в первые же месяцы оккупации столкнулись с нехваткой продуктов. На рынках цены взлетели, меновая торговля была официально запрещена. В Ялте и Алуште с продовольствием было сложнее всего, и там всё-таки стали выдавать пропуска для походов за продуктами, но передвигаться разрешено было пешком и группами. И не каждый «походник» имел шансы благополучно донести добытое домой: немецкие солдаты, проверяя пропуска, опустошали и мешки. Им было безразлично, что лишний килограмм муки или кусок сала мог кого-то спасти от голодной смерти.
В упоминавшемся уже приказе немецкого командования в Крыму чётко говорилось:
«Насколько хватит запасов... ещё нельзя предвидеть, видно заранее — части населения должны будут голодать. Необходимо будет нужду держать в границах терпимости. Ни в коем случае офицеры или отдельные солдаты не должны из-за неверного сострадания давать населению продукты питания».
Некоторые другие запреты для жителей оккупированного Крыма:
- Пользоваться электричеством. Оно имелось только в тех домах, где были расквартированы немецкие солдаты и офицеры.
- Нельзя было хранить радиоприёмники и пользоваться ими.
- В Керчи запрещалось «движение в дневное время как по шоссейным и просёлочным дорогам, так и вне и (по полю) без письменного разрешения германского командования». Нарушителей ждал расстрел. Приказано было также жителям домов, в чьих дворах имеются входы в катакомбы, тщательно из заделать — также под угрозой смерти.
- В Феодосии в декабре 1941 года запретили детям кататься на санках и коньках по дорогам и тротуарам.
- В сентябре 1942 года крымчанам предписывалось сдать велосипеды. Выполнившим распоряжение полагалась награда: до 2 кг муки и до 250 рублей. Ослушавшимся — наказание по законам военного времени. «Ни одно гражданское лицо не имеет права иметь велосипед и пользоваться им», — говорилось в приказе.
Труд «приветствовался»
А вот другого права — на труд, фашисты крымчан лишать не стали. И даже, согласно публикациям в оккупационной прессе, считали 1 мая настоящим праздником. Который, правда, надо было отмечать не отдыхом, а ударной работой.
Каждый горожанин обязан был зарегистрироваться в Бюро труда, если терял работу, обязан был об этом уведомить. Взрослыми считались мужчины и женщины от 16 лет. Из безработных формировали команды, которые использовали, например, на расчистке развалин, неквалифицированных строительных работах и т.д. А в конце 1943 и 1944 году такие «гражданские мобилизованные» требовались немцам для строительства оборонных сооружений. Кормить и наделять их инструментами никто не планировал.
«Все рабочие в будущем должны быть снабжены лопатами, одеялами, ложками, котелками, кроме того должны быть хорошо одеты и иметь хорошую обувь, — говорилось в приказе старостам Колайского района Крыма, разосланном в январе 1944 года. — Если старостой будут замечено, что отдельные лица уклоняются от работы, то это нужно рассматривать как саботаж».
Несколькими месяцами ранее в посёлке Сейтлер (нынешний райцентр Нижнегорский) фашисты создали специальный лагерь: для лиц, нарушающих трудовую дисциплину. Попавшие туда трудились фактически ради куска хлеба и миски баланды. И контингент набирали, в основном, из сельской местности. В воле каждого старосты было упечь туда человека — неважно, был ли тот замечен в отлынивании от работы.
С весны 1942 года крымчан начали отправлять на работы в Германию. Сначала — вербовать тех, кто верил в сказку об изобильной сытой жизни в прекрасной европейской стране. И такие находились.
Например, как указано в одной из заметок газеты «Голос Крыма», к 7 апреля в списках состояло уже 762 человека. Автор её, бывший педагог Михайлов, слащаво описывал, как встретил в Бюро труда своих бывших учениц:
«Да ведь это мои вузовские слушательницы. Лица радостные. Нарядились, как на праздник. «Да, — говорят, — чем не праздник возможность вырваться отсюда, из этого мрака и запустения. Увидим чудесный, новый для нас мир, обогатимся новыми впечатлениями, поработаем, усердно будем работать, зато проживём это время по-человечески».
Но уже к концу этого года количество желающих потрудиться в Германии резко уменьшилось. Правда о каторжном рабском труде просочилась в письмах уехавших, хоть те и проходили цензуру. В 1943-1944 рабсилу уже вылавливали, организуя облавы.
Из показаний Клавдии Ачкасовой, уроженке Ново-Ивановки Сейтерского района Крыма о жизни в Германии:
«В летнее время подъём был в 3 часа ночи, ибо до рассвета нужно было доить 8 коров, которые находились на пастбище в нескольких километрах от деревни... После управки со скотом и птицей начиналась работа в поле. На 15 га земли рабочих, кроме меня, не было. И вся уборка, посев были на мне под острым глазом хозяина... Питание главным образом состояло из бурака и брюквы, редко бывал картофель... Каждый шаг, каждый поворот, если он не нравился хозяину или хозяйке, сопровождался ударом в лицо или спину».
Новые подробности
Об одной из трагедий Крыма — создании «мёртвой зоны» у лесных массивов, крымчанам хорошо известно. Тогда фашисты уничтожили более ста сёл и деревень, некоторые — вместе с жителями. Но рассекреченные документы — допросы участников этих «акций» добавляют новых подробностей.
Во второй половине 1943 года было решено тотально очистить Крым от партизан, которые беспокоили немцев. Речь шла не только о карательных операциях в горах и лесах, но ликвидации населённых пунктов.
Возглавлявший военно-полевую комендатуру № 853 немецкой армии в Крыму Каспар Эбмайер на допросе рассказал, что «мёртвая зона» занимала примерно 700-800 квадратных километров. А вот с количеством населённых пунктов, к уничтожению которых имел непосредственное отношение, путался. Помнил, что не меньше двух десятков. Точно так же он не мог вспомнить, сколько жителей при этом погибло, но уверенно говорил: счёт шёл на тысячи.
«Я был в районе села Ангара, где проводилась самая крупная операция. В селе Бешуй и других, — перечислял Эбмайер. — В районе Ангары... партизанам удалось оттянуть свои основные силы в горы и уйти от разгрома, но всё же немало было убито, а пленных было взято около 1000 человек. Правда, главным образом женщин, детей и стариков».
Тягчайшим преступлением в оккупированном Крыму считалось покушение на собственность германской армии или солдат и офицеров. За это расстреливали, иные приговоры не выносились. Зато им — и армии, и военнослужащим, не возбранялось открыто грабить население.
Отправкой в Германию ценных вещей занималась специальная хозяйственная команда. Она специализировалось на том, что раньше было государственным имуществом: техникой, сырьём и т.д. А солдаты и офицеры отправляли посылками то, что скупали по особым ценам в магазинах — конфискованное и собранное у расстрелянных имущество. И не гнушались заглядывать в дома и квартиры крымчан, чтобы взять понравившиеся вещи.